Лилия Орланд - Новая хозяйка Гринвуд-Холла

– Да, тётушка, – прошептала я, чувствуя, как трещат, почти отрываясь, волосы. Всё, что угодно, лишь бы она меня отпустила.

– Громче, я не слышу, – миссис Прайс снова дёрнула меня за косу. Слёзы брызнули из глаз.

И тут же, не давая ей возможности сделать ещё больнее, закричала:

– Да, тётушка, я вас поняла.

– Вот и умница, – она осклабилась и почти ласково потрепала меня по волосам, под её ладонью стало горячо. Не удивлюсь, если тётушка хорошо проредила мне косу. – Я хочу, чтобы сегодня перед вечерним чаем ты была на заднем дворе.

– Да, тётушка, – повторила я эхом, холодея, потому что понимала, что там произойдёт. И очень бы хотела этого хотя бы не видеть.

– Вот и славно, – почти пропела миссис Прайс, выходя в столовую и закрывая за собой двери.

Я так и оставалась на коленях, пока не открылась дверь с другой стороны, и в буфетную заглянула Иса. Увидев меня одну, она мотнула головой назад, и следом за ней вошли Неса и Марта.

– Бедная моя девочка, – повариха присела рядом, обнимая. И я разрыдалась.

– Ну тише, тише, не плачь, кто-то может услышать, – ласково успокаивала меня Марта. Я кивала, понимая, что она права, тётушке не понравится, что я жалуюсь. Но горький ком обиды внутри никак не желал отпускать. Я позволила себе ещё пару минут слабости, а потом поднялась. Отёрла слёзы и, выдохнув, сказала:

– Давайте здесь уберём.

Поплакать я смогу позже, спрятавшись в лесу, подальше от чужих глаз и ушей.

День шёл своим чередом. Я помогала на кухне. Затем, быстро пообедав, взяла ведро, тряпку и отправилась в библиотеку. Сегодня был день уборки. Я тщательно вытирала пыль, не спешила, доставая каждую книгу и аккуратно убирая её на место.

Но время неумолимо близилось к вечеру. Громко тикали секунды, сбиваясь в минуты и часы. Я бы хотела задержать этот день, вот только он всё равно ускользал. И мне нужно было выходить, если не хочу нарваться ещё на одну выволочку.

На заднем дворе было тесно. Собрались все обитатели усадьбы. И даже приходящие работники, которые жили в ближайшей деревеньке, не разошлись по домам, стояли здесь же, ожидая появления хозяйки.

Миссис Прайс явилась в сопровождении гостей. Причём миссис Бессон, несмотря на округлый и по большей части добродушный вид, смотрела предвкушающе. Я содрогнулась от отвращения, кажется, она не может дождаться. Словно это не наказание живого человека, а представление, спектакль, направленный на развлечение её скучающей натуры.

Тина выглядела совсем плохо. Она даже не открыла глаз. А может, и не осознавала, сколько людей здесь собралось и смотрит сейчас на неё.

Тишина стояла оглушающая. Мне кажется, даже те, кто осуждал поступок Тины, сейчас не могли не сочувствовать ей.

Миссис Прайс вышла вперёд, повернулась к людям, прикрывая позорный столб и поникшую на нём фигурку своей спиной и широкими юбками.

Обычно я старалась не смотреть на неё, чтобы не вызвать гнева. Но сейчас, прикрытая десятками других взглядов, рассматривала, не таясь.

Миссис Прайс была высокой, даже выше Алекса. Она стояла с прямой спиной, чуть вздёрнутым подбородком, и даже на расстоянии было видно, что тётушка смотрит на собравшихся свысока.

Причём и в прямом, и в переносном смысле.

Длинные тёмные, как и у её дочерей, волосы, были собраны в строгую причёску, не позволяя вырваться ни единой прядке. Внешность тётушки была такой же бескомпромиссной, как и её характер.

– Эта женщина, – миссис Прайс, не глядя, указала пальцем назад, на Тину, – нарушила заповеди наших богов. Она жила во грехе с мужчиной, не пройдя с ним брачный обряд, и зачала дитя. Эта женщина – рабыня, её жизнь принадлежит мне. Только я решаю, с кем и когда можно родить дитя. Женщина будет наказана за своеволие, а ребёнку нет места на моей земле…

Тётушка сделала паузу, переводя дыхание. Люди не двигались, ожидая от неё решения. Я заметила с краю мистера Вилсона, одарённого силой лекаря, который мог лечить наложением рук. Я слышала, что падшие женщины иногда обращаются к таким, но не для того, чтобы спасти жизнь, а чтобы её уничтожить.

«Жеана, прошу тебя, не допусти этого…» – про себя взмолилась я и вся подобралась, готовая броситься в ноги тётушки и умолять о милости.

А потом у меня появилась идея получше, и я начала, расталкивая людей, пробираться к доктору. Скорее же, скорее. Человеческая масса поддавалась плохо. Люди как будто корнями вросли в утоптанную землю двора, но я спешила и не обращала внимания на недовольное шипение мне вслед. Главное, что вслух никто не осмелился ругаться, тем самым привлекая внимание к моему маневру.

Мгновения казались невыносимо долгими, но наконец я добралась до доктора и зашептала ему на ухо.

– Мистер Вилсон, – тётушка обратилась к лекарю, и я торопливо сделала шаг назад, прячась за чью-то спину, – можете приступать.

В тишине громом прозвучал отчаянный вопль Тины, которая теперь повисла на верёвке и рыдала.

– Миссис Прайс, возможно, стоит оставить жизнь этому ребёнку, – мистер Вилсон вышел вперёд. Я не успела получить от него ответа, но эти слова заставили облегчённо выдохнуть – он меня услышал. Лекарь встал рядом с тётушкой. Он был на полголовы ниже неё. К тому же лыс, в круглых очках. И вообще, смотрелся старым сморчком. Но человечности в докторе было гораздо больше. – Когда он или она подрастёт, у вас появится ещё один работник.

Миссис Прайс задумалась, но ненадолго. Покачала головой.

– Я не могу позволить этому ребёнку родиться во грехе.

– А если кто-то возьмёт женщину в жёны? – вкрадчиво поинтересовался мистер Вилсон, озвучивая мою идею.

– Думаете, найдутся желающие? – тётушка посмотрела на лекаря, затем задумчиво окинула собравшуюся толпу взглядом, наконец оглянулась на продолжающую рыдать Тину, представляющую собой весьма жалкое зрелище.

Вероятность, что кто-то согласится, не слишком большая, но у меня в душе загорелась отчаянная надежда. «Жеана, ты милостива, сохрани жизнь этим несчастным…»

– Ну что ж, – решила тётушка, – кто возьмёт эту женщину в жёны и заплатит мне откуп за жизнь ребёнка?

Тишина была абсолютной, казалось, я слышу, как бьются часто-часто сердца стоявших рядом людей. По крайней мере, моё отчаянно стучало о грудную клетку, стремясь добраться до тётушки и ворваться в неё, чтобы она наконец проявила жалость.

Хотя бы один раз в жизни.

– Я возьму, госпожа, – прогудел густой бас.

Человеческое море заволновалось, зашевелилось, раздаваясь по центру, и на открытое пространство вышел кузнец Бернет. Он был огромным, обманчиво медлительным и немногословным, да и самой внешностью походил на медведя.

С кузнецом я не была близко знакома, для этого он был слишком нелюдим. Но знала, что его жена умерла зимой, когда новая разновидность горячки смертоносным вихрем пронеслась по деревням. Молодые и здоровые перенесли болезнь, а старые и ослабленные… умерли.