Тира Видаль - По спирали движение

– Полноте, Рансоль. Не трать зря времени. Настанет день – мы еще сочтемся.

Рансоль стремглав выбежал из дома мага. Он несся по улице с такой скоростью, на которую только были способны его короткие кривые ножки.

Все сложилось даже лучше, чем он ожидал. Строй и Антоний сидели около дома Макаровичей на полусгнившем поваленном дереве и от скуки кидались ножичками в бобра, которого привязали за заднюю лапу к большому пню, но так, чтобы тот мог уворачиваться от бросков. Это занятие им скоро наскучило, беседовать было не о чем, они знали друг о друге практически все, до мельчайших подробностей. Расставались они только на время сна. С другими детьми дружбы не получилось, книгами и учебой они не интересовались. Родители занимали видные посты в министерстве и совсем не обращали внимания на сыновей, и те были полностью предоставлены самим себе. Когда все время находишься с человеком в тесном контакте, начинаешь понимать его с полуслова, с полувзгляда.

Забавы они тоже выдумывали себе сами, и, как правило, эти забавы носили жестокий характер. Вот как сейчас – они нашли нечто забавное в издевательствах над невинной зверушкой. Но и эта игра им до чертиков надоела. Наконец они отпустили бобра и начали озираться в поисках новой забавы. Им было по тринадцать лет – возраст самый сложный и противоречивый. У детей магов тоже бывает переходный период. Больше всего эти мальчишки, в сущности, еще совсем дети, нуждались в родительском внимании и заботе. Но как раз этого им в жизни катастрофически не хватало.

Гном увидел их издалека. Он сбавил шаг и отдышался. В его заплечном рюкзачке, с которым Рансоль не расставался никогда, даже в самые критичные моменты жизни, всегда было много интересных вещей, среди которых и нашлась старая непочатая бутылка пива, невесть как сохранившаяся. Но сейчас она была более чем кстати. Рансоль кивнул головой своим мыслям, аккуратно отвинтил пробку. Он вылил туда зелье, приготовленное магом. Так же тщательно закрыл, несколько раз перевернул бутылку вверх дном, чтобы зелье хорошо смешалось с пивом, и несколько раз глубоко вздохнул, настраиваясь на разговор с подростками.

Он притворился слегка пьяным и нетвердой походкой направился к мальчишкам. Проходя мимо подростков, он как бы запнулся о предполагаемый камень и, смешно ругаясь, полетел в пыль.

Мальчишки обидно засмеялись и обозвали гнома долдоном – недомерком. В другое время гном сильно бы обиделся и попытался отомстить нахалятам, но сейчас это было как раз ему на руку. Он отлично сыграл свою роль. Начало было положено. Гном как бы невзначай выронил приготовленную бутылку, и она откатилась прямо под ноги мальчишек. Строй поддел ее ногой и легонько пнул Антонию, словно футбольный мяч – нападающему. Тот поднял ее, вытер от пыли и передал в руки другу.

– Ой, как нехорошо, господин гном! – пропел, кривляясь, Строй, рассматривая пивную бутылку со всех сторон. – Пьяница Рансоль. – И он притворно закатил глаза к небу. – Какой позор для Дейзихербора. Бедный мэр сойдет с ума.

– О времена! О нравы! – вторил ему Антоний. Он услышал эту фразу от бора, когда спустился в их деревню, чтобы развлечься. Мэру Антигалу тотчас доложили, что сын мага Олданского перешел границу дозволенного. Тотчас был сформирован отряд правопорядка, и ребенка-мага вернули в город под конвоем. Бедному мальчишке досталось тогда и от отца, и от мэра. Его вызвали на совет магов в министерство и долго объясняли, что маг не может напрямую общаться с бора без веских на то причин. Тем более ребенок. Антонию тут же стерли память, но та фраза мельника Осипа, произнесенная им в порыве гнева, когда четверо служащих мэра схватили хрупкого мальчика и грубо затолкали в трантобус, не исчезла из его головы. От воспоминаний того злополучного дня у мальчика не осталось и следа, единственное – эта полюбившаяся ему фраза. Он несколько раз на день мысленно повторял ее на разные голоса. Вслух он так выражаться побаивался, интуитивно полагая, что этого делать не стоит.

И вот сейчас он впервые произнес эти слова вслух. И они прозвучали так громко, так театрально-пафосно. Антоний краем глаза заметил, как Строй удивленно на него покосился. В их дуэте лидировал Строй, а Антоний всегда оставался в его тени. Ему было приятно почувствовать теперь свое преимущество, пусть и по такому ничтожному поводу, как произнесение несколько необычных слов.

Гном попытался встать на ноги, но Строй довольно ощутимо пнул его ногой, и бедный карлик снова полетел в пыль, больно ударившись коленом о камень. Но он терпел. Что ему оставалось? Надо было спасать ситуацию.

Наглумившись над маленьким беспомощным человечком, мальчишки решили освежиться пивком. Они еще никогда не пробовали спиртного. А тут такой случай. Родители вернутся домой поздно, и им явно будет сегодня не до сыновей, а к утру винные пары испарятся, и никто ничего не узнает. Гном не станет трепать языком. Это не в его интересах. Если такое событие станет достоянием Дейзихербора – несдобровать никому. И Рансолю в первую очередь. Мэр Антигал не терпел пьянства и разгильдяйства на своей территории. Он строго следил за порядком в городе, благодаря чему город славился чистотой и спокойствием.

Строй откупорил бутылку, и ребята, выхватывая ее друг у друга, попеременно глотали пенистую жидкость, даже не понимая вкуса напитка, словно боялись, что кто-нибудь застанет их за этим неблаговидным занятием.

Гном терпеливо ждал. Прошло несколько томительных минут, прежде чем зелье стало действовать. Лицо Строя вдруг сделалось пунцовым, он соскочил с дерева, начал кашлять и задыхаться. Лоб его покрылся испариной, глаза остекленели. Как солдат, он встал по стойке смирно и отчеканил чужим металлическим голосом, преисполненным раскаяния:

– Прости меня, Рансоль, это я взял Чашу.

Антоний во все глаза смотрел на друга, не понимая, что с ним происходит и о какой Чаше идет речь. Воцарилось неловкое молчание. Спустя несколько мгновений Строй словно очнулся ото сна. Он тряхнул своей рыжей головой, отгоняя наваждение… И вдруг заплакал горько, навзрыд. По лицу его катились крупные слезы, оставляя мокрый след на щеках. Его некогда гордо-презрительное выражение лица сменилось наивным детским выражением испуганного ребенка.

Он сам не понимал, что с ним происходит, и от этого ему делалось еще страшнее. Вытирая мокрое от слез лицо рукавом пиджака и оставляя грязные разводы, он не переставая просил прощения и никак не мог остановиться.

Рансолю стало жаль мальчика. Он достал платок и дал тому высморкаться. При этом он отвернулся, чтобы не вгонять и без того перепуганного насмерть ребенка в еще большее смущение. Он подождал, пока Строй немного успокоится и сможет рассказать, что произошло.