Кира Мюррей - Грешница, путь во тьму

Иоханна обжог этот взгляд.

Он вновь схватил девушку за волосы и едва не тащил её за собой, поднимаясь на второй этаж, в её комнату. Она дергалась, царапала ногтями его руку. Шипела и рычала, оббивала колени об ступеньки.

Пыталась вырваться, но мужчина был сильнее.

Он втолкнул девушку в её комнату и громко захлопнул дверь. Схватил её за плечи, поднимая с пола. Эдита пыталась его пнуть, укусить и поцарапать. И это злило его ещё больше, а ещё почему-то возбуждало и будоражило.

Ему доставляло какое-то удовольствие, что она слабее, что она ничего не может противопоставить ему. Ему хотелось закричать в её лицо: «Видишь!? Я сильнее, ты зависишь от меня! Не смей меня презирать!».

Иоханн зарычал и бросил её на кровать. Девушка коротко вскрикнула, ударившись головой об дерево изголовья. Попыталась спрыгнуть с кровати, но перед глазами все поплыло и пошатнулось. Мужчина, будто позабыл о своем возрасте и физической слабости. Запрыгнул на кровать, оседлав девушку. Вцепился до синяков и кровоподтеков в её запястья, не позволяя царапать себя и бить.

Она дико рычала и безвольно трепыхалась. Смотрела горячими ненавистью глазами на его лицо. Волосы спутанными прядями падали на её лицо и на подушку. Сбились, от чего Эдита выглядела ещё более дико. Но почему-то, вместе с тем, ещё более прекрасной.

Иоханн дернул ткань на груди. Она затрещала под его рукой и разорвалась на лоскуты. Обнажилась крепкая девичья грудь, светлая кожа, совсем молочная.

Впалый живот и темная точка пупка.

Её грудь высоко поднималась в глубоких, судорожных вдохах. Мужчина болезненно сжал её, оставляя красные отпечатки своих рук и Эдита болезненно вскрикнула. Было унизительно и стыдно. Щеки горели, то ли от стыда, то ли от злости. А на глаза наворачивались слезы.

Слезы бессилия, унижения, злости, боли и ненависти.

Он разорвал подол её платья. Бросил ошметки ткани на пол, с силой раздвинул девичьи ноги. Кусал, щипал, тянул кожу. Будто хотел оставить больше следов, чтобы Эдита не смела забывать. Чтобы видела знаки своего унижения ещё несколько недель.

Практически завыла от боли, выгнувшись. Не сдержала слез и они крупными каплями покатились по щекам. Дернулась, пытаясь уйти от болезненного прикосновения и чувства оскорбления. Ей казалось, что там, внизу и внутри, все обжигает огнем. Что её клеймят, чтобы она всегда испытывала боль и помнила.

Пыталась скинуть мужчину, но у нее ничего не получалось.

Она задыхалась воздухом, упорно глядя в потолок, не желая смотреть на Иоханна.

На груди было деревянное распятие, что ей подарила Сесилия. И сейчас даже оно казалось обжигало болью. Эдита не понимала, как с ней может происходить такое, когда на её теле знак божий.

Всхлипывала и глухо завывала. Не могла понять больно физически или же морально. Точнее, что больнее.

Молилась о спасении, просила Господа, чтобы все это прекратилось, просила, чтобы Иоханн умер сейчас и мучительно. Просила, чтобы он страдал.

«Прошу-прошу-прошу, – мысленно повторяла, кусая до крови собственные губы, – пусть он страдает. Прошу, пусть захлебнётся в собственной крови. Пусть умрет и вечно горит в Аду. Кто-нибудь! Господи, не покидай меня, не покидай меня, когда ты мне так нужен».

Ей казалось, что сейчас не существует мира. Боль отступила, а Эдита где-то между мирами, где есть только она. И нет ни Бога, ни её мужа. Ей показалось, что Бог оставил её.

Она больше не кричала и не плакала. Её лицо было пусто, как лицо куклы или же мертвеца. Смотрела в потолок, не издавая ни звука.

Иоханн громко вскрикнул и прохрипел. Отпустил её руки и отодвинулся. Перевел взгляд на Эдиту, в нем была гордость. Рассматривал красные отметины на её теле, на её бедрах и талии, на её груди.

Девушка медленно перевела взгляд на лицо мужчины. Очень долго молчала, просто глядела пустым взглядом.

– Подохни, – едва слышно и хрипло сказала. Горло и губы пересохли. Казалось, её рот и дыхательные пути были полны песка, – подохни, как жалкая шавка.

Иоханн издал яростный, каркающий звук и рванул к девушке. Практически навалился на неё. Его глаза горели бешенством, а безвольный, мягкий и влажный член прижимался к животу Эдиты.

Иоханн сжал руки на её шее. Та была такой тонкой, словно её можно переломить, как тростинку.

Эдита открыла рот, стараясь сделать хотя бы глоток воздуха. Но у неё не получалось. Беззвучно открывала и закрывала рот. Цеплялась за руки мужчины. Царапала их ногтями до выступающей липкой и теплой крови.

В глазах начало темнеть, а тело наполнила слабость.

Иоханн как-то испуганно отшатнулся и в презрении вытер руки об одеяло. Скривился, глядя на жену, которая пыталась насытится воздухом. На её глаза навернулись слезы. Она кашляла и хваталась за шею, на той уже проступили следы пальцев. Эдите казалось, что воздуха слишком много и он разрывает её легкие.

– Такая шлюха, как ты не заслуживает жизни, – безразлично сказал, встав с кровати, – но я не позволю, чтобы за то, что я тебя убил, меня повесили. Ты не испортишь мне жизнь.

Он оправил одежды и вышел из комнаты. В нем не было ничего, что выдавало бы случившееся. Лишь царапины покрывающие его руки.

Эдита не знала сколько она лежала без движения. Ей чудилось, что целую вечность.

Медленно опустила ноги на пол и попыталась подняться. Но не устояла на ногах и упала на колени. Ноги, как и все тело, дрожали. Едва хватило сил подняться. Она покачиваясь подошла к большому зеркалу.

Удивленно распахнула глаза, глядя на отражение своего обнаженного тела. Не узнавала ни тело, ни лицо. В ужасе задохнулась вдохом.

На коже уже начали расцветать синяки, красные пятна. Растрепанные волосы. На шее отпечаток руки.

Она по-животному завыла и одним махом сбросила на пол все, что было на трюмо. Оно звонко упало на пол, что-то разбилось с шумом, что-то глухо ударилось. Девушка подлетела к зеркалу в ярости.

Размахнулась и ударила по гладкой поверхности, по своему отображению. Зеркало задребезжало и рассыпалось осколками. Они блеснули и осыпались на пол.

Эдита же продолжала стенать и метаться по комнате. Как одержимая крушила и рвала одежды. А после безвольно упала на колени, не замечая ни рассеченной ладони, ни израненной ступни. Не замечая пятен крови и боли в теле.

По-детски задрав голову, громко зарыдала. Рыдала до икоты и боли в груди. А после дрожащими руками отрыла в складках своего брошенного на пол платья маленький флакончик.

Улыбнулась с какой-то горечью и болезненностью. В этой улыбке был надрыв и истеричность. Подползла к столу с кувшином и кружкой. Едва сумела налить воду. Её руки потеряли все силы. В её теле не было силы даже на то, чтобы держать кувшин. Он ударялся об чашку, позвякивая.