Карина Демина - Одинокий некромант желает познакомиться

Карточка отправилась в пузатую урну для праха, уже наполовину заполненную другими карточками.

– Что-то важное?

– Ужин, – Земляной убрал ноги. – Ужин, который ты пропустил, был важен. Твоя Аделечка, конечно, вся извелась, но, похоже, осознала, где ее место. И ужин не испоганила, да… подавали карпа, запеченного с картофелем. Соус… великолепен. Я впервые объелся.

Он похлопал себя по впалому животу.

– Извини, тебе не оставили, потому как шляешься невесть где, а мы тут голодные сидим.

– Я весть где шляюсь, – возразил Глеб, впрочем, пропущенный ужин оставил его равнодушным, тем более у Анны он перекусил, а на кухне, глядишь, и сыщется кусок хлеба, а если повезет, то и масло к нему. Надо только подождать, чтобы Адель убралась.

Упрямство девицы вызывало невольное уважение. Правда, не такое, чтобы и вправду сближаться с ней. Хватит и того, что Глеб вежлив. И будет вежлив, пока девица соблюдает договор.

– И как соседка? – поинтересовался Земляной. – Жива?

– Мы должны снять проклятье.

– Да? – Земляной приподнял бровь. – Она настолько хорошенькая?

– Нет.

– Богата?

– Понятия не имею.

Состоятельной особой Анна не выглядела. С другой стороны, содержимое ее небольшой оранжереи говорит об обратном – тех растений, что принадлежат Императорскому ботаническому саду, куда как больше, но там точно нет и третьей части того, что собрала Анна.

– Тогда откуда такой самоубийственный альтруизм?

В урну отправилась очередная визитная карточка, на сей раз вызывающего угольного цвета, аккурат по последней столичной моде.

– Оттуда, – Глеб протянул коробку, которую собрала Анна. – Взгляни.

Нераспечатанные конверты – а ведь придется возиться, рассылать визитки, отвечать, тратить время на то, что в обществе принято называть вежливостью, – отправились на пол.

Земляной приподнял крышку. Вытащил сверток. Развернул. И замер.

– Это же…

– Вечерница. К слову, у нее коробка таких клубней.

На лице друга и партнера появилось то самое выражение нежности, которое случалось во время недолгих, но довольно-таки частых влюбленностей.

– Моя ж ты…

В следующем свертке оказались листья.

– Кровянка красная… ты знаешь, сколько это стоит? А здесь… тонконог сизый? И говоришь, у нее еще есть?

– Целая кладовая.

Земляной бережно раскрывал сверток, совал длинный нос, вздыхал и убирал обратно.

– Слушай, а может, ты на ней женишься? – он поднес к губам нечто похожее на ком то ли пуха, то ли белой пыли. – Она умрет и завещает нам все…

– А может, лучше мы снимем проклятье и оставим ее при школе вместе с оранжереей, в которой все это растет?

– Вечерница не растет в оранжереях.

– В обыкновенных, может, и не растет, а вот у Анны вполне себя неплохо чувствует. Зацветать вот будет.

– Зацветать? – Земляной встрепенулся. – Серьезно? Когда?

– Понятия не имею.

Блеск в глазах Алексашки несколько настораживал.

– Это же… – он вскочил, но пух свой не выронил, напротив, держал в сложенных горстью ладонях, бережно баюкая. – Это же… ты не понимаешь… пыльца вечерницы… она зацветает через пять лет в лучшем случае… и если снять пыльцу, то…

– Пыльца там тоже была. Кажется. Не уверен.

– И ты не взял?!

– Я ж не знал, что она тебе нужна…

– Двоечником был, двоечником остался. – Пух вернулся в коробку, а Земляной вытер руки о штаны. – Значит, так, завтра ведешь и знакомишь меня с этой… чудесной женщиной, а дальше мы вместе думаем. Думаем, думаем, глядишь, чего-нибудь надумаем. А нет… будем напрягать старика.

– Полагаешь?..

Алексашка нежно погладил коробку, которая, надо полагать, весьма скоро окажется в лаборатории, в старом шкафу, на двери которого Земляной навесил пару щитов и амбарный замок в слабой надежде уберечь сокровища от подопечных.

Выражение лица его, весьма живое, сделалось отчетливо тоскливым.

– Я постараюсь сам, конечно, но… дед хоть и дерьмо редкостное, но лучший в этом деле…

– А ты?

– А я… ты же помнишь. Бездельник. Бездарь… что там еще? Я даже не уверен, что он отзовется. Хотя… зависит от того, что там за проклятье. Любопытство у деда всегда было сильнее гордости.

Анне не спалось.

Подобное и прежде случалось, и тогда она выбирала из череды склянок ту, которая с узким горлышком и сургучной печатью. Отсчитывала семь капель терпкого травяного настоя, растворяла их в молоке, глядя, как приобретает оно характерный голубой оттенок.

Пила. Закусывала горечь медом. И возвращалась в постель.

Снотворное дарило яркие сны, и порой возникало даже искушение прибегнуть к нему просто так, ради самих снов, но Анна держалась.

Сегодня она, покачав на ладони пузырек – оставалось больше половины, – вернула его на место.

Проклятья не снять.

Ей обещают, но Анна точно знает, что его не снять. Снова будет боль. И мучительное восстановление, только вместе с телом вернется и тьма. И прорастет в очередной раз. В который? Она не знала. Бросила считать после дюжины…

Так зачем себя мучить? Или ей интересно? Школа. Дети.

Своих у нее никогда не будет, а эти… полукровка, который понравился снежным лилиям. И тот, другой, слегка застенчивый, но явно гордящийся собственной силой. Он старательно держался по-взрослому, только от этого не переставал быть ребенком.

Есть и другие…

И никто не заставит Анну остаться при школе, если ей не понравится. Зато ей не нужно будет искать накопители с темной силой.

Она прижалась лбом к холодному стеклу.

Она не ответит согласием. Согласие – это обязательства, которые Анна не хотела на себя принимать. Ей не так много осталось, чтобы тратить время на исполнение ненужных обещаний. Она… она всего-навсего попробует.

Ветер коснулся щеки, будто утешая. Зазвенели едва слышно листья камнелистника, стало быть, через пару дней и снимать придется, чтобы, налившись тяжестью, не повредили побеги.

Опять же, можно мальчишек попросить.

И в оранжерее много работы. Стоит признать, что Анна не успевает. И быть может, давно следовало бы нанять помощницу, но почему-то мысль о посторонних людях в ее владениях вызывала глубочайшее отторжение.

Тогда выходит, что соседа она не воспринимает посторонним? Как такое возможно?

Ветер пощекотал шею, скользнул по рукам, обвивая их теплом.

Завтра. Анна подумает обо всем завтра. А сегодня… семь капель, молоко и пол чайной ложки меда.

Сны получились цветными.

Они появились с самого утра, ее странные соседи.

– Доброе утро, – Глеб приподнял шляпу, приветствуя Анну и госпожу Верницкую, которая взяла за привычку прогуливаться по улочке, пристально наблюдая за всеми. – Надеюсь, не помешаю…

От снов осталось ощущение волшебства. И робкое ожидание чуда.