Никита Некрасова - Запасный вход

– Оленька, вы не подумайте ничего плохого, я на самом деле всем обязан Алику, он помог мне с выставкой…

Ольга отбросила плед и встала напротив, ее рука сама собой потянулась к непокорной пряди волос, пальцы ощутили шелковые завитушки и запах, мужской, терпкий с примесью дешёвого одеколона. У нее слегка закружилась голова, а он тут же привлек ее к себе, поддерживая как драгоценную вазу.

– Завтра в пять. Я буду ждать. Шепнула она ему на ушко.

– Хорошо, спасибо большое, а можно мне проводить вас до дому? Так же шепотом последовал вопрос.

– Нет, не стоит, ты забыл, что у тебя выставка? Ценители красоты ждут своего автора.

– Василий Степанович прибыли, просят Вас на их половину, срочно. Прошептала Маняша взволнованным голосом.

– Да-да, спасибо, сейчас буду… Ольга еще немного поизучала рисунок на ковре, и, тряхнув головой, отправилась вслед за горничной.

– Что случилось, Василий Степанович? Добрый вечер…

– Олюшка, мне больно, присядь ко мне. Ты же знаешь, когда ты рядом, все мои хвори проходят…

И действительно, Василий Степанович лежал на кушетке, перебинтованная нога покоилась на трех подушках.

– Олюшка, позволь хоть ручку поцеловать…

– Василий Степанович, держите себя в руках, мы же давно обо всем договорились. Она присела и положила руку на окровавленную повязку.

– Рану кто обрабатывал?

– Да наш, дохтур, будь он неладен, зашивал падлюка, да больно так, мож ты посмотришь? Пущай Маняшка разбинтует, а ты ручки не пачкай.

– Не стоит, все правильно сделано, сейчас боль утихнет. Завтра перевязку сделаю.

– Как там, на курсах твоих, никто не забижает? Ты, только слово скажи… Учися, Олюшка, кому ж как не тебе людей лечить.

– Да кто же мня обидеть посмеет, с таким-то защитником. Она заулыбалась. Больной воодушевился, гримаса боли исчезла с его лица.

– Олюшка, доколь мучить, меня будешь?

– Василий Степанович! – слова прозвучали строго, – лежите спокойно, ну и поведайте, как все прошло, на засаду наскочили?

– Да. Когда детишки прибежали, с рассказами, что землянку нашли с мертвяками, им никто и не поверил, конечно. Но я-то помню, как ты мне сон свой рассказывала. Я начальству доложил, что есть подозрение, что это банда «Амурских», надо бы лес прочесать, может живые есть еще, грабежи да убийства чуть ли не каждый божий день случаются. Взял я роту, вооружились и пошли, девчонка, Анютка востроглазая, согласилась проводить. И, точно, как ты описала, два трупа, начали мы их на носилки грузить, а тут пальба, меня и зацепило. Да что с них взять, воры, стрелять не обучены, положили всех почти. Парочка живых осталась, мы их допросили, да, беглые из Сибири. Олюшка, схрон там у них оказался. – Он понизил глосс до шепота. – Сейчас, покажу, что я тебе принес…

– С девочкой, Анютой все в порядке?

– Да что с ней сделается, как на землянку указала, я ее с человеком нашим и отправил обратно, сказал Степаныч, продолжая рыться в карманах.

– Сейчас, сейчас…

– Не смейте! Василий Степанович, не смейте впутывать меня в свои делишки! Дали слово – держите! Спасибо что приютили, дом у вас хороший, но это ваш дом, а я временно! Временно у вас снимаю часть помещения.

– Олюшка, но ты… Ты, обещала подумать, иль забыла, как мы к маме твой ездили, и мама тебе советовала держаться за меня? – он с такой теплотой и уважением произнес слово «мама» …

– Вася….– у Оленьки задрожал подбородок и глаза стали наполняться слезами,– ну, зачем ты меня изводишь? Мне профессию получить надо, я учиться хочууу… Я к маме хочуууу…

– Ну, будя, будя, ласточка, не плачь, все, молчу, Герка – то Быковский не пристает боле?

– Нет, как ты с ним поговорил, так я больше его и не видела. Спасибо, тебе, Василий Степанович. Что бы я без тебя делала?

В дверь заглянула горничная.

– Вась, пойду я к себе, прилягу, голова у меня разболелась.

– Иди, иди, да не забудь, завтра повязку поменяешь.

– Конечно, и ты отдыхай, выздоравливай.

Глава 5.

«Лечение Чан Ми». Тамбовский лес 2007 год.

– Опера стояла на пороге своей хибарки, вся превратившись в одно большое и чуткое ухо. Сквозь ее, полупрозрачную фигуру, виднелись деревья. Она смотрела в одну точку.

Ночью прошел небольшой дождь, и ярко зеленые листочки, напитавшись вдоволь влаги, сбрасывали лишние капельки на землю.

Но вот лицо ее расслабилось, она уловила желанный объект и уже не выпускала его из своего поля.

Не сходя с места, она видела себя рядом с Чан Ми, которая шла по лесной тропинке, вдыхая прелый аромат прошлогодней листвы и сладкий запах земляники. Слабенькие детские ножки с каждым шагом вбирали силу земли, и она, эта сила красным потоком окутывала девочку, выжигая травмированные участки, устремляясь вверх, а на встречу струился поток живительной силы космоса, синий, кристальный, закрепляющий, он зачищал ожоги, высвобождая место для формирования новых тканей.

Работа с энергиями, доставляла Опере огромное удовольствие.

С той самой минуты, как она приметила голую пяточку в осеннем лесу, приложила холодное тельце к своей дряхлой груди, всепоглощающая любовь, не знающая границ и возможностей, возродила жажду жизни и в самой старухе.

В ночь после визита доктора Никиты Николаевича, когда он заставил вспомнить то, что давно забылось, она ушла вглубь леса, обливаясь слезами и завывая пуще волка. Она выталкивала из себя месть, обиду, гнев, раздражение и образы – образы, что склонялись над ней, преграждали дорогу, хохотали в лицо и издевались: «Эй, Ольгунья! Куда собралась? Опять колдовать? И как только земля не горит у тебя под ногами, будь ты проклята, ведьма, ведьма!»…Она выдирала из своей памяти этих призраков, что почуяли слабину, и опять накинулись, навалились скопом, и тянули за волосы, и хватали за ноги, преграждая путь – «О люди, люди, порожденье крокодилов! Никогда я не ждала от вас благодарности, но в тяжелую минуту, оставьте меня». Кого светом, кого словом, кого крестом убирала Опера эти лица со своего пути. И, иссякли, наконец, слезы слабости, и в ней опять стал формироваться стержень стальной уверенности в себе. Последнее время он истёрся, спина сгорбилась, и старуха решила переселяться в мир иной. Но, видно не срок, да, не срок!

И она продолжала идти, проваливаясь по грудь в сугробы, и выкарабкиваясь с нечеловеческим упорством, по тропинке известной только ей, она просила ангелов-хранителей дать ей силу, дать ей возможность поднять на ноги Чан Ми.

В лесу было абсолютно темно, но Опера смотрела внутренним взором. Серебряной нитью обозначилась тропка, видеть ее могла только ведунья, ведь она сама ее и создала. Когда-то давным-давно, спасаясь от погони, она присела на большой валун возле болота и сразу ощутила его великую силу. И сейчас она шла туда, за силой, за уверенностью, за знаниями.