Екатерина Романова - Искра. Тайна крови

Ядерная война произошла в 2535 году. Вроде как к нашему дню от радиации не должно было остаться и следа, но, учитывая смещение планеты относительно других планет и кучу всякой непонятной ерунды, которую нам пытались объяснить в университете, никуда радиация не делась. Она трансформировалась в нечто более опасное, из-за чего жизнь за пределами купола невозможна. Точнее, разумная жизнь за его пределами невозможна. Находились смельчаки, что считали иначе. Идиотов всегда хватает. Толпы измененных бродят там, по бесконечным пескам, кто на четвереньках, кто на двух ногах, едят друг друга, брызгают слюной на дохлогрызок и пустынных мертвоедов, соревнуются с ними за лучшие куски падали. То уже не люди…

Сиреневый цвет означал, что где-то поблизости кружат аркхи. Конечно, через купол в центре города им пробраться не светит. Вообще ни при каком раскладе. Вот где-то на окраине, в самом низу чисто теоретически они дырочку прогрызть могут, там телепатический слой наиболее уязвим, но при нарушении целостности купола срабатывает тревога и не позавидую я тому аркху… Это как засунуть голову в мышеловку, она тебе ее придавит и сидеть ждать, вдруг кто придет и достанет тебя, чтобы потом всю жизнь любить, холить и лелеять. Нет. Ликвидаторы и служба контроля взмывают в воздух по сигналу боевой тревоги и в среднем за одну-две минуты находят и уничтожают тварь. С молодыми справляются сами. Если же твари лет пятьдесят-шестьдесят, вызывают Хартманов и эвакуируют район. С такими только великородные справятся.

Великородные…

Я смотрела на черные стекла высотки напротив. Туда, где теоретически ждет и не дождется мужчина, чьи глаза цвета пепельно-сизого тумана никак не желали уходить из памяти. Хотелось думать, что это из-за его положения и надменного тона с гарцаном в голосе. Все же не каждый день правящего встречаешь, но сдается мне, где-то здесь пустынный мертвоед сдох, потому что аркха с два я кому позволю собой так бесцеремонно командовать, а ему позволила! Или не позволила? Ланни, соберись, у тебя мысли похожи на пещеры для тренов. Такие же темные, запутанные и бессвязные! Выкинь его из головы! Желательно с пятидесятого этажа!

Когда я представила, как вниз с истошным воплем летит прекрасное тело Харви Хартмана, сразу полегчало. Потом вспомнила, что он вообще-то мне жизнь спас… Тело вернулось обратно, я зашвырнула его на самый верх Аклуа Плейз, туда, где темное стекло вспарывает небо и теряется за облаками, впиваясь в купол. Все. Отвернулась. Точка.

– О чем думаешь, Александрин? – сложив руки в замок возле губ, поинтересовался Оуэн Голд.

Да, мой пациент тоже оказался родом из пятого дистрикта, где давать двойные имена в порядке вещей. А еще в почти естественных лучах солнца мне удалось лучше его разглядеть. Несмотря на смытый старостью контур лица, все в нем выдавало представителя древней арийской расы. В отличие от моей славянской мягкости, его лицо было резко очерченным: прямой узкий нос, худые губы, выделяющиеся скулы. Сейчас, на фоне болезни они и лобовые кости выделялись особо остро, были почти обтянуты сухой морщинистой кожей. Мне хотелось провести пальцами по его лицу и чтобы магия сотворила чудо. Чтобы сухой пергамент превратился в тонкую и мягкую, словно кожура персика, кожу. Альби как-то вырастила карликовое персиковое дерево. Плодоносило оно всего три раза, но какие были плоды! Не передать… Увы. Искры омоложения у меня нет, а искристые, что ею обладают, берут невероятно много анников за помощь. К тому же, нельзя омолодить больше, чем на пять-шесть лет. И то это действует лишь на внешность. Жить дольше ста семидесяти все равно никому не удается. Даже Хартманам.

– О том, как все же несправедлива жизнь.

– Не стоит думать, будто тебе известно больше, чем ей, – хитро прищурился он, лениво разглядывая в планшете картинки блюд. – Порой она умеет удивлять.

– Это точно, – некстати вспомнился вчерашний день и ответ прозвучал довольно кисло.

– Давай закажем, и ты мне поведаешь удивительную историю!

– Какую?

– Своей жизни!

– Фет Сайонелл, – я замолчала, подбирая слова, чтобы не обидеть собеседника. – Не поймите неправильно, мне приятно ваше общество, но…

Он понимающе улыбнулся и кивнул:

– Почему старик, что одной ногой в урне с прахом, к вам пристает? Хорошо. Я начну первым. Но сначала, – он кивнул на планшет, но я решительно отодвинула его в сторону.

– Извините, мне не по карману это место.

Мужчина не стал ни в чем меня убеждать. Быстро пощелкал пальцами на разных картинках, посмотрел на меня, снова в планшет и, сделав заказ, погасил экран, отодвинул телепатогаджет в сторону и произнес:

– Когда-то, Александрин, у меня было все, чего только может желать великородный.

Сказал и замолчал. Так и знала, что он великородный. То есть из семьи, чьи предки – каждый – обладали мощной искрой. Это тебе не какой-то искристый, в чьей родословной разве что аркх не потоптался. Никаких пустышек, только сила.

И было что-то удивительное в том, как по-особенному фет Сайонелл произносил мое полное имя. Именно так меня всегда звал отец, с той же интонацией и с той же рычащей «р» – особенность диалекта пятого дистрикта.

– Здоровье, сила, деньги, положение в обществе, жена, сын и множество недвижимости, в том числе под самым куполом! Вид оттуда, – он на секунду прикрыл глаза, погружаясь в те времена. Открыв глаза, уныло посмотрел вокруг. В отличие от меня, крайне редко наслаждавшейся подобными видами, они его не прельщали. – Не чета этому безобразию.

Я же жадно смотрела по сторонам на безобразие, радуясь, что не стала разбирать култышку. Ветер здесь, несмотря на заградительные телепатические барьеры, гулял знатный. Больше всего меня привлекали две вещи: Аклуа Плейз с ощущением хищного взгляда оттуда, вперившегося мне между лопаток и трехсотлетнее дерево «Джози». Оно растет совсем рядом с больницей и, если немного поднять голову, можно насладиться его серебристо-сизыми листьями, которые едва слышно шелестят на ветру и затеняют террасу с рестораном, скрывая от палящих солнечных лучей.

– Но, как я уже говорил, жизнь умеет удивлять! Я потерял сына, внуков, жену. Впоследствии положение в обществе, силы, а сейчас и здоровье. Все богатства мира оказались не способны удержать то, что я имел. Все, что у меня осталось – деньги. Но они не способны сделать человека счастливым. Я осознал одну неприятную вещь, Александрин. Если богатство не с кем разделить, оно превращается в груду бесполезной бумаги. В бессмысленный металл. В набор цифр, которые обретают смысл лишь тогда, когда вызывают восторг или удивление в глазах тех, кто рядом.

К нам с важным видом подошел официант, ловко одной рукой снял с подноса бутылку вина, два бокала, вазу с ягодами. Бутылку держал, словно святейшую реликвию.