Рина Гиппиус - Чужая здесь, не своя там. Том первый

Рини внимательно осмотрела меня, поправила выбившуюся прядь из моего тугого пучка волос, перевязала ленту, которая находилась под лифом моего платья, и приколола мне брошь под воротник.

– Ну вот, – заключила она, – ты теперь выглядишь как истинная эдель.

И подмигнула своей матери, которая при виде этой картины издала смешок. Я лишь закатила глаза. Ну да, за столько лет матушка Фродис так и не смогла толком привить мне утонченные манеры и изысканный вкус той самой истинной эдель. Зато с этим неплохо справлялась Рини. Мне было проще обращаться к ней за помощью, чем самой пытаться сообразить нечто подобающее. Единственное, в чем я обходила свою подругу, – танцы. Ну, и еще была легка на подъем, не задерживаясь надолго в кровати. Моя деятельная натура не позволяла мне так долго находиться без дела.

– Раз ты со своей миссией справилась на отлично, так уж и быть, можешь надеть сегодня бордовое платье, – обратилась ко мне матушка Фродис.

Я во второй раз за сегодняшнее утро чуть не испортила ее прическу, кинувшись к ней с объятиями.

– Ну-ну, будет тебе, – чуть отодвинувшись, произнесла матушка и с недовольным видом попыталась вновь спрятать мою непокорную прядь. Не удалось и пришлось оставить как есть. – Иди лучше позови эдела. За гостями я пошлю Бердхил.

Собственно, за Рини также вполне могла бы сходить и горничная, но эдель Фордис прекрасно знала, что с этим поручением я справлюсь лучше. Как и с тем, чтобы поторопить наместника.

Глава семейства, как всегда, в это время приводил себя в порядок после зарядки.

Отец четверых детей, старшему из которых двадцать шесть, а младшему – двенадцать, не позволял себе пребывать в неподобающей форме. По утрам зарядка, после обеда – упражнения по фехтованию. Дважды в неделю вместе со своим старшим помощником отправлялся на полигон для полноценных тренировок. Наместник у нас ого-го какой мужчина! Матушка Фордис иногда даже устраивала ему сцены ревности. Такой видный мужчина привлекал немало женских взглядов – высокий, широкоплечий, подтянутый, с копной темно-каштановых волос и пронзительно-синими глазами. Да и к тому же, учитывая, какое он занимал положение… Отбоя от женского внимания у него не было. Но эдел Вистар вот уже три десятка лет нежно и трепетно любил свою супругу – эдель Фордис. Чем та, порой беззастенчиво, пользовалась – вила веревки, попросту говоря. Но в тоже время эдель Фордис также преданно любила своего супруга.

Наверно, именно эта атмосфера любви и взаимопонимания меня так поразила и впечатлила, что я не сразу, но все-таки прониклась ею десять лет назад.

***

Меня, тогда девятилетним ребенком, привезли в этот дом, оторвав от моих обожаемых родителей. «Теперь ты будешь жить здесь», – так мне сказали люди, которые сопровождали меня из Вадомы в Адарию. В день, когда отец увозил меня, мама рожала брата. Поэтому о моем отъезде она узнала значительно позже. От нее скрывали, пока она не оправилась.

Еще в Дрине, куда мы прибыли из Зеденива с отцом, я с недоумением смотрела на отца, который отдавал меня незнакомым людям. «Так надо, дочка», – сказал он мне тогда. И полные боли и тоски глаза отца. Я никогда этого не забуду. Были крики, слезы, истерика. Я кусалась, вырывалась, царапалась, как настоящий дикий зверек, которым меня потом многие называли. Так продолжалось до тех пор, пока меня не усыпили. И последнее, что я помнила о том памятном событии, – искаженное страданием лицо отца.

Уж по каким причинам выбрали семью Ровенийских, я не знаю. Но тому, кто это сделал, я благодарна, хоть сначала мне и сложно было смириться.

Первые полгода я практически не выходила из своей комнаты, мало с кем общалась. Дикарка – так меня называли в доме наместника. Да и внешность соответствующая: темноволосая, с тугими кольцами кудряшек, смуглокожая, желтоглазая. Еще и рот слишком широк. Одно время Диль, старшая сестра Рини, обзывала меня жабой.

Из моего кокона меня смогла достать именно Рини. Откуда только в ней столько терпения нашлось? Она, не уставая, пыталась развлечь меня, втянуть в свои игры, звала на прогулки. И постепенно я свыклась и, наверно, несколько смирилась с действительностью.

Раз в полгода мне разрешали писать родителям. От родителей же я получала по одному письму в год. Мало? Безусловно. Но хотя бы так. Так я узнала о том, что мама родила сына, моего брата, благодаря которому родителям стало легче переносить разлуку со мной.

А здесь, в Адарии, я стала Астари Эттов. Личность генерала Шевала была слишком известна, поэтому мне пришлось взять имя рода матери.

У Ровенийских четверо своих детей и еще трое воспитанников, помимо меня. Старший сын, Ронольв, в момент моего появления в их семье учился в специальной школе для мальчиков, так же, как и Рунгвальд Натсен. Рун – сын близких друзей семьи, родители которого были артефакторами с неистребимой жилкой к изобретательству. Война показалась им лучшим способом опробовать некоторые из своих изобретений. Они погибли вместе от рук вадомийцев, разумеется. И если Рон к моему появлению отнесся равнодушно, то Рун возненавидел. Еще бы, я же хоть и на половину, но вадомийка. Дильмари, вторая по старшинству из детей Ровенийских, невзлюбила меня также. Ее причины мне не были известны, так как специально я ее никогда не провоцировала. Свою подругу полностью поддерживала Исгельна – младшая сестра Руна. Сивина же, самая младшая из Натсенов, была к моей персоне равнодушна, впрочем, как и к большинству людей в целом. Эйрик – младший Ровенийский, когда я оказалась здесь, был двухлетним ребенком. Поэтому я для него была лишь новым товарищем по играм, которым он радовался без разбору.

А вот Тринвер, она же Рини, сумела стать моей лучшей и единственной подругой. Благодаря ей я стала радоваться жизни и постепенно оттаяла.

Со временем я поняла, что нет смыла в том, что я хожу букой, все больше погружаясь в меланхолию и собственные печали. Хотя вру. Не я это поняла. В силу девятилетнего возраста это сложно было осознать. Помогли со всем этим мне справится Рини и матушка Фродис. Как-то так сложилось, что я стала называть эту женщину именно так. Она не заменила мне маму, но достаточно близко подошла к этому. Эдель Фродис не делала разделения между своими родными детьми и воспитанниками. Она любила и любит всех одинаково. До чего же большое, а главное, понимающее сердце у нее!

Спустя год проживания в семье наместника Ровенисии я смогла, по возможности, приспособиться к новым условиям своей новой жизни. Практически не дралась с Диль и не огрызалась с Исой. Насмешки Руна сносила без слез. На косые взгляды посторонних и тех, кто был ближе, не обращала внимание.

Моим главным увлечением стали танцы и, конечно, лошади. Я же если не дочь, то внучка степей точно! Поэтому довольно часто верхом я разъезжала по окрестностям. В детстве я любила проводить время у родителей мамы. Там же степь: ковер из разнотравья и гладь до самого горизонта. Свобода! А тут леса и горы. Красиво, я и спорить не буду, но той зеденивской вольности не хватало.