Лесса Каури - Фаэрверн навсегда

– В тебе слишком много страсти, – усмехнулся Викер, – в бою держи голову и сердце в холоде, брат!

– Этому ты научился на своем Севере? – Астор отступил и опустил меч, выравнивая сбившееся дыхание.

– Тебе тоже не мешало бы поучиться!

– В эту дыру? Упаси боги! Меня скоро примут в королевскую гвардию, отец уже оплатил патент! Но я мечтаю стать паладином Первосвященника!

И он снова, без предупреждения, бросился в бой.

Спустя час братья отсалютовали друг другу мечами. Астору так и не удалось коснуться брата, зато сам он был убит раз сотню, не меньше.

– Я не обижаюсь, – смеялся он, обнимая Викера и направляясь к колодцу – облиться холодной водой после боя – это удовольствие, – но если бы мне нужно было тебя убить, я сделал бы это не в честном бою!

– Ну и какой же ты рыцарь после этого? – удивился Викер.

– Ну, я же не собираюсь убивать тебя? – еще более удивился Астор.

Одно дело знать, а другое – слышать констатацию факта из чужих уст: Фаэрверна больше нет. Нет каменной кладки, увитой девичьим виноградом, так волшебно пламенеющим по осени, нет библиотеки, в которой пахнет пергаментом, пылью и немного мышами. Нет кухни, по которой витают запахи яблочного сидра, доходящего теста и печева. Нет аптекарского садика с его ровными рядами целебных трав и кустарников, с оранжереей, полной экзотических растений, облюбованной ласточками. Нет алтаря Великой Матери, места, где я впервые заглянула в своё сердце и поняла, что нашла себя и то, чему собираюсь посвятить всю жизнь. Места, где я пыталась, но не смогла простить отца, но где обрела семью в лице мэтрессы Клавдии и сестёр: смешливых, грустных, задумчивых, умных и не очень, болтливых и молчальниц, таких разных и таких родных.

– Ты прав. Фаэрверна больше нет, но есть я! – сказала я, напоминая не собеседнику – себе, как не вовремя терять голову и предаваться отчаянию и боли.

Кажется, он предложил помочь. А я думала о том, что они все мертвы! Моя семья! Мой Фаэрверн!

– С миром всё в порядке! – грубовато сказал он. – Проблема с тем, кто пытался убить меня. Ты поможешь мне разобраться с ним, а я тебе – достать нужную вещь из обоза.

Сев за стол, попыталась осознать его слова. И засмеялась, осознав. Нехорошая радость выдавливала слёзы из сердца. Я смеялась и никак не могла остановиться. Всё-таки судьба – шутница, раз свела меня с ним на кривой дорожке. Попасть в такую дурацкую ситуацию, ну надо же!

Какое-то время он наблюдал, а потом поднял мою кружку и выплеснул содержимое в лицо. Вода хлестнула пощёчиной, проясняя рассудок.

С силой потёрла щёки, стирая капли. Подняла на него мокрые глаза.

– Спасибо…

– Тебе это было нужно, – буркнул он, утыкаясь в тарелку. – Так как насчёт сделки?

Я помолчала, доедая остывшую капусту. Что я теряю, повышая для себя степень опасности? Ведь у меня и так никаких гарантий выбраться живой из этой заварушки!

– И ты не предашь меня, когда мы их нагоним? Не ударишь в спину? Не сдашь своим? Прости, вынуждена уточнить…

– Нет, – одним словом он ответил на все вопросы. И так ответил, что я чуть было ему не поверила.

– Хорошо, – я откинулась на спинку стула. – Догадываешься, кто покушался на тебя?

Он покачал головой, отрицая:

– Не догадываюсь, знаю!

– Хочешь убить его?

Горечь на миг проступила сквозь правильные черты лица. Породистые черты потомка одного из древних родов Вирховена. Поговаривали, что в таких ещё течёт кровь райледов – расы, ушедшей во тьму времён. Их считали мифом, однако встречались иногда в моём мире артефакты, которые ему принадлежать не могли.

– Посмотреть в глаза, – ответил паладин, и я изумлённо уставилась на него, когда поняла, что он не врёт.

Посмотреть в глаза тому, кто ударил тебя в спину! Как ни пыталась мэтресса вбить в мою упрямую голову мысль о всепрощении, урок отца я помнила лучше: «Всё имеет в этом мире цену, Тами. И платить надо равновесной монетой. Зуб за зуб. Глаз за глаз. Жизнь за жизнь!» Жаль, сейчас у меня было не то положение, чтобы воспользоваться этим правилом. Будь моя воля, Первосвященник, избитый и вывалянный в грязи, умирал бы, медленно поджариваясь, на огне собственного алтаря! Но, увы, из всех возможностей воздействия на церковь Единого у меня были только мой боевой сармато и немного дней простой человеческой жизни, отпущенных судьбой.

– Ты псих! – констатировала я. – А я – Тамарис, можно просто Тами. Доедай и ложись спать. Выезжаем до рассвета.

Я с тоской смотрела в похожее на бойницу окно в комнате матери-настоятельницы. Стояла зима, моя вторая зима в Фаэрверне, небо сыпало мелкой крупой, ветер гонял ее по земле, кидал пригоршнями в лица. Монастырский яблоневый сад, огороды и аптекарская делянка, где мы выращивали лечебные травы, скрыл белый плат, он же лег поверх крыши оранжереи, зубчатых стен и, кажется, укрыл все звуки. Едва слышались лишь пересвисты маленьких птичек с забавными хохолками на головках и ржавыми грудками.

– Ты разочаровываешь меня, Тамарис, – мэтресса Клавдия прошлась по комнате, по привычке заложив руки за спину, – твои успехи в учебе не дают тебе право вести себя неподобающим образом, хамить монахиням, распространяться среди послушниц о своих похождениях. У каждой из нас есть личная жизнь, но мы не обнажаем ее перед всеми!

– И у вас тоже, мать-настоятельница? – с преувеличенным изумлением спросила я. – Тоже есть личная жизнь? Никогда бы не подумала!

По ее щекам поползли красные пятна. Остановившись напротив, она внимательно посмотрела на меня.

– Фаэрверн – вот моя личная жизнь, Тамарис, и другой не надо! Я бы хотела, чтобы и в твоей жизни случился такой выбор…

– Выбор между служением Богине и свободой? – скривилась я. – Пожалуй, я знаю, что выберу!

Мое пребывание здесь явно затянулось! Надоели подъемы с рассветом, молитвы и песнопения, работы по хозяйству и огороду. Да, мне нравилось учиться и меня сильно привлекали уроки боевого мастерства, проводимые сестрами. Но количество нареканий, наказаний и нотаций ежедневно возрастало, грозя превратиться в снежный ком, что рано или поздно раздавит меня.

– Должно быть, Стамислав ошибся во мне, ибо я не могу достучаться до тебя, дитя, – пробормотала Клавдия. – Что ж… Ступай.

Я вышла из кельи, ощущая в груди злую радость. Ничего вы со мной не сделаете, мэтресса, ничего не добьетесь! Фаэрверн – сам по себе, я – сама по себе!

Вечером я поделилась своим планом с Вельшей. Подруга смотрела на меня с ужасом и восхищением.

– Ты, правда, хочешь уйти? – в который раз спрашивала она. – И не боишься?

– Чего бояться, Вельша? Постоять за себя я сумею, деньгами отец снабдил меня, когда я отправлялась сюда. Здесь я их особо и не тратила. Передохнула, пришла в себя – и хватит! Меня снова зовут веселая жизнь и дорога. Хочешь, пошли со мной?