Сергей Голубев - Времена Амирана. Книга 1: Начало

Ратомир попытался проглотить комок, закупоривший горло, и сказать:

– Да! – Но только молча кивнул головой.

– Молодец! – Выдохнул Геркуланий. – Ну, давай.

– Сейчас? – Вырвалось у Ратомира.

Тяжелая рука Геркулания легла ему на спину и помогла переступить черту, сделать шаг…

***

Он бежал, преодолевая густой кисель пространства и смертную слабость собственных мышц и суставов. Он бежал и смотрел на этот обломок доски – грязный, неровный, с остатками коры и заусенцами, торчащими в месте слома, он смотрел на этот приближающийся гвоздь, а когда до него оставалось совсем немного, начал отводить правое плечо и руку с метательным снарядом, назад. Он размахивался, готовясь бросить и, наконец, когда уже точно было пора, поднял глаза и увидел взгляд этого, стоящего впереди. На мгновенье взгляды их скрестились, и Ратомир увидел – первый раз в жизни – страх в глазах этого типа.

Это был страх перед ним, и он понял это мгновенно, без слов и рассуждений, и этот страх вдруг преобразил его. Это было непередаваемо: как бывает, когда долго-долго не можешь вдохнуть, а потом вдруг в твои легкие врывается воздух. Тело стало легким и послушным. Мир вокруг вновь обрел четкость, и рука надежно сжимала скользкое стекло, готовая к броску.

Тот же, в желтой рубахе, расстегнутой до живота, стоял и смотрел и ничего не мог сделать, уже ничего, и только руки его медленно ползли вдоль тела вверх в жалкой попытке успеть защитить голову.

Ратомир кинул и на долю секунды замер, чтобы увидеть результат. Тот все-таки успел поднять одну руку, и бутылка горлышком ударилась об нее, но это не смогло остановить ее неудержимый полет, и толстым массивным дном она врезалась ему куда-то в мякоть лица.

Дальше Ратомир смотреть не стал. Он сделал то, что должен был сделать. Он смог! И развернувшись на легких, пружинящих ногах, он бросился назад, слыша сзади хриплый рев и топот догоняющих ног.

***

Геркуланий с замирающим сердцем смотрел на этот опасный номер. Ратомир бежал быстро, но как-то неуверенно и потому неуклюже, странной, вихляющей походкой.

Ему было страшно. Геркуланий понимал это. Как понимал и то, насколько оправдан был этот страх. Но он знал и другое: знал, что сейчас наступает может быть главный момент в жизни этого полумальчика. Сейчас решается – станет он мужчиной, или так и останется недоразвившимся слюнявым слизняком, маменькиным сыночком.

Кто-то должен был сделать это. Видно, кроме него, Геркулания, больше было некому. Ничего, когда-нибудь потом ему скажут спасибо. Может быть… А пока…

Не глазами даже, а заострившимся чутьем, голым раскаленным нервом Геркуланий увидел, почувствовал какое-то мгновенное изменение, произошедшее там, на той самой черте, на которую выходил, чтобы переступить ее, Ратомир. Он увидел, как тот размахивается, готовясь к броску и, еще за долю секунды до самого броска, понял, что цель будет поражена, и что они уже победили.

Он смотрел, как бежит Ратомир, теперь уже сюда, и это был другой бег, другой Ратомир, и это была, независимо от того, как там все сложится дальше – выигранная битва. Главная цель была достигнута. Оставались мелочи, вроде этих пятерых.

***

Ратомир пролетел мимо него легко и бесшумно. Геркуланий подобрался и, когда следом в темный проем ворвалась бегущая фигура, сделал то, что и собирался. Он сильным толчком уронил штабель на пол и тот с грохотом рухнул прямо за спиной того, что ворвался сюда первым. Тот инстинктивно затормозил и оглянулся, и тут же получил хирургически точный удар ножом чуть пониже груди.

Геркуланий не мог позволить себе тратить время на лишние движения. Следом уже летел и падал, споткнувшись о баррикаду из ящиков, второй, и, не успел он еще достигнуть земли, как свирепое жало поразило и его.

Оба они умерли мгновенно, не издав ни крика, ни стона. Они не спугнули третьего, упавшего под ноги четвертого.

Оставался еще один удар, и еще одна маленькая победа будет сдана в архив.

Но пятый не появлялся, и не слышно было ни топота ног, ни тяжелого дыхания. Геркуланий выглянул. Посреди двора, широко расставив ноги, стоял тот самый, что говорил с ним там, в кабаке. Видимо, он был самый умный или самый опытный, а может быть и то и другое одновременно.

Он не смог остановить товарищей, кинувшихся в западню, но у него хватило ума не лезть туда самому, и теперь он стоял и ждал, готовый сразиться насмерть. Но уже на своих условиях.

Это понравилось Геркуланию. Он уважал достойных противников. Может быть, он мог бы даже подружиться с этим человеком, но не сейчас.

Сейчас между ними легла кровь, и просто так разойтись они уже не могли.

4

Принципия бесцельно брела по какому-то бесконечному коридору, тускло освещенному настенными канделябрами. Неясная тревога гнала ее все дальше и дальше и, словно находясь в каком-то полусне, она забывала о том, где она только что была, с удивлением обнаруживая себя уже в ином и совершенно незнакомом месте.

***

Весь вечер провела она у себя в комнате. Она не понимала, что с ней. Это было похоже на лихорадку. Ее начинало знобить и она куталась в одеяло, потом пот прошибал ее и она устремлялась к окну и, распахнув его настежь, жадно пила прохладный вечерний ветер.

Ей было стыдно и больно. Ей было легко и радостно. Она снова и снова переживала про себя произошедшее и чувствовала на себе руки и губы Герка, ощущала малейшие подробности и детали их стремительного соития.

Какого невероятного труда стоило ей, оставшись тогда одной, держать себя в руках и вести себя так, как если бы ничего, кроме примерки и не произошло. Каких нечеловеческих усилий стоило выдержать обратную дорогу, когда каждое слово, каждый взгляд Марго говорил ей, что ее тайна раскрыта и по ней ясно видно, чем она только что занималась.

Оставшись, наконец, одна, она в изнеможении рухнула на кровать и, наверное, с час лежала как кукла, без мыслей и движений, в блаженном полузабытьи восстанавливая истраченные силы.

Принципия знала о предстоящем ужине и загодя стала готовить себя к нему. Надо было привести в порядок не только глаза и прическу, но и сердце, и мысли.

– Я люблю его. – Шептала она, сидя перед зеркалом.

– Я люблю его… – откликалось ее отражение в темной глубине напротив.

– И он любит меня, – шептали ее губы, – а значит…

– А значит, нет в том греха, – говорили ей глаза, смотрящие на нее.

– Мне было хорошо, – признавалась она той, что смотрела на нее с той стороны.

– Но это было только потому, что это был он, – утешала ее та, – только с ним…

– И ни с кем другим, – кивала Принципия. – Никогда…

– Никогда!

***

Она была готова. Сейчас они встретятся с ним. В большом освещенном зале, за одним столом. Еще не рядом, это будет завтра, а пока по разные стороны, окруженные родственниками. Они будут смотреть друг на друга и улыбаться. Это ничего, это можно, ведь они – жених и невеста. Все, наконец, утряслось. Все разрешилось, и теперь все будет хорошо. Всегда будет хорошо. Как им было хорошо сегодня.