Сергей Голубев - Времена Амирана. Книга 1: Начало

Голос его, по мере того, как он произносил эту тираду, становился все громче и резче. В «Петухе» наступила неприятная, вязкая тишина. Звякнуло что-то, видимо у кого-то из разжавшихся пальцев выпал нож или вилка. И тут, нарушая эту тревожную, предгрозовую тишину, послышались шаркающие звуки. К ним, вытирая руки о грязный фартук, шел сам хозяин заведения, покинувший для этого свое капитанское место за барной стойкой.

Хозяин – если, конечно, это был хозяин, а не просто бармен, был лыс, толст и приземист. Мощные плечи завершались головой без ненужного посредничества шеи. Голову украшало кроме загорелой лысины не менее загорелое лицо со шрамом на левой щеке и серьгой в левом же ухе. Расстегнутая на груди рубаха обнажала объемистую волосатую грудь.

– Тихо, Бычара, – голос у хозяина был низок и густ. В нем не было металла, в нем чувствовался бетон и сырая могильная земля. – Ты опять за свое? Тебе что, вчерашнего мало?

– Ты чего? Не видишь, кто это? – Вскинулся в полный рост обличитель порока. – Это же ворье, скоты и к тому же педики вонючие!

На его лицо упал блик света и Ратомир заметил под его правым глазом огромный багровый синяк. Вчера, видно, тут тоже было весело.

– А мне плевать, – отозвался хозяин, – я их не знаю. Ты их тоже не знаешь. И чтоб у меня никаких драк тут. Понял? Я разорюсь, если буду каждый раз полиции платить. Или меня закроют. А я тут уже пятнадцать лет. Ясно?!

И, помолчав, добавил:

– Ну, все, пошли вон отсюда!

Нападавшие отошли к своей компании, откуда сразу же донесся взрыв голосов. Что говорят, понять было невозможно. Но злобное возбуждение и угроза чувствовались и без слов. Они с грохотом отодвинули скамейки и гуськом двинулись к выходу. Проходя мимо столика, за которым сидели Геркуланий с Ратомиром, каждый поворачивал голову и молча, запоминающе глядел на них. В их взглядах видна была угроза и решимость пропустить этих вонючих педиков через мясорубку, смешать с дерьмом, перегрызть глотки, и вообще не оставить от них на земле ничего, даже воспоминаний.

Хозяин, стоя на том же месте, скрестив на груди руки, молча наблюдал за этим исходом. Наконец, дверь за последним закрылась.

– Ну, ладно… – сказал хозяин.

Геркуланий молча положил на стол несколько монет и подвинул их ладонью в сторону хозяина. Тот спокойно протянул руку, взял деньги и сунул их себе куда-то под фартук.

– Пошли, – сказал он, – я выведу вас через кухню.

– Спасибо, – откликнулся Геркуланий, – но мы выйдем здесь. Тут у нас лошади.

– Какие лошади? – Угрюмо отозвался толстяк. – Какие могут быть лошади? О себе надо думать.

– Ничего, как-нибудь… Подумаешь, страсти какие. Просто банда хулиганов. Нет, мы выйдем тут!

Ратомир молчал. Да, впрочем, никто его и не спрашивал. Он-то, как раз, охотно воспользовался бы предложением хозяина. Решение Геркулания казалось ему самоубийством.

Но он молчал.

5

Дворец был построен давно и не сразу. Он строился, перестраивался, горел, разрушался и подвергался многочисленным реконструкциям. Каждый новый хозяин считал своим долгом привнести в родное гнездо что-то свое – ведь все мы по натуре зодчие, и поэтому, в конце-концов, дворец, незамысловатый снаружи, внутри превратился в настоящий лабиринт коридоров, анфилад, чуланов, тупиков, залов и потайных ходов.

Царский шут Куртифляс знал этот лабиринт лучше, чем свою собственную квартиру, в которой почти не жил, проводя время жизни в запутанных дворцовых недрах. Сейчас он тихо крался по темному коридору, бесшумно ступая в своих войлочных туфлях.

Впереди, шагах в пяти от него, что-то белело и всхлипывало. Там шла заблудившаяся молоденькая горничная. Хорошенькая, глупая, напуганная горничная – подходящая добыча и неплохая забава на ближайшие полчаса. Сейчас она упрется в тупик и вынуждена будет повернуть обратно. В этом темном, безлюдном тупичке им будет хорошо…

У Куртифляса свело челюсти от возбуждения, но двигался он легко и грациозно. Сейчас, сейчас она повернется и сама шагнет ему на встречу.

Он знал, что будет дальше, знал до последних мелочей: уж он-то перепробовал этих молоденьких дурочек!.. Пользоваться ими – это была его привилегия. И это было справедливо. Должен же он получать что-то за свой труд. Что же ему, даром дурака валять, всех смешить и за всеми шпионить? Нет, уж эти-то кусочки с царского стола он заслужил. Этих маленьких радостей у него никто не отнимет…

– Ах!.. – вскрикнула горничная, наткнувшись на Куртифляса и почувствовав его руки у себя на талии и на груди.

– Тихо-тихо-тихо… – зашептал шут, зажимая ей губы поцелуем.

Губы ее, испуганно и упрямо сжатые поначалу, постепенно оттаивали и становились мягче. Кончиком языка он облизывал их и раздвигал, проникая внутрь и касаясь кончика ее языка.

Тело девушки потяжелело, видно ослабевшие ноги плохо держали его и Куртифляс прислонил свою жертву к стенке. Сопротивление ее – это он хорошо чувствовал по мягкой податливости губ и живота – было сломлено, но руки ее еще висели в воздухе, растопыренные и напоминающие ветки дерева. Она еще не решалась обнять его. Ничего, это придет своим чередом. Никуда не денется. А пока он ловкими пальцами расстегивал на спине платье, добираясь до теплой, бархатистой кожи.

Ничего, милая, ничего! Хочешь тут жить, будь как все. Да она, наверное, и сама все хорошо поняла – просветили уже! – и не очень брыкалась. Хорошая девушка! Как ее зовут-то? Ладно, потом разберемся.

Шут аж застонал от нетерпения – господи, сколько тут всего наворочено! Но рвать нельзя. Надо, черт побери, аккуратно, чтобы потом все было в порядке. Никаких следов – это его правило. А уж что жаловаться эта киска никуда не пойдет – это он знал точно.

Никто и никогда на него не жаловался. Да и на что тут жаловаться? Обоюдное удовлетворение, и все. У кого как, а у него, у Куртифляса, эти цыпочки получают удовольствие! Это уж будьте уверены.

Внезапно голова девушки дернулась и тело напряглось. Куртифляс прервал поцелуй и поднял голову, прислушиваясь. Так и есть, чьи-то шаги!

Он сильнее прижал добычу к стене, загораживая ее своим телом, и ладонью закрыл ей рот. Теперь шаги были уже близко. Можно было различить, что идут два человека – похоже, мужчина и женщина.

Куртифляс медленно повернул голову. Кто это? Что им тут делать? Скорее всего, какой-нибудь лакей, воспользовавшись суматохой, тащит сюда свою возлюбленную откуда-нибудь с кухни. Скот! Места ему мало! Шел бы в парк, на воздух, в кусты, как все порядочные люди!

Шаги смолкли, когда до них с горничной оставалось метров пятнадцать, не больше. Уже слышно было дыхание и женский голос, тихо произнесший:

– Сейчас, милый, сейчас, – и, чуть погодя, – как ты нетерпелив. Я не могу найти ключ. Посвети.