Наталья Солнцева - Фам фаталь

Сначала он слушал романс, прикрыв глаза и наслаждаясь бархатным голосом Эдуарда Петровича, но когда прозвучали его последние строчки, как будто кто-то острыми когтями провел по сердцу Боброва. «Это же романс о ней, об Агате!» – обожгла его сознание внезапная мысль.

Пусть у нее вовсе и не черные глаза, а изумрудно-зеленые – сути дела это не меняет… В этом романсе, как нельзя более точно, передана магия и колдовское воздействие на него «огневых глаз» Агаты!

И действительно, он, сам Бобров, сейчас находится в таком состоянии, потеряв голову от любви к Агате, что нет в его жизни ни одной вещи, которую он не бросил бы к ее ногам или, как поется в романсе, не принес бы в жертву ее огневым глазам…

А принимая во внимание обстоятельства, при которых он впервые увидел эти глаза (дьявольской силы грозовой ливень со сверкающими молниями и громовыми раскатами вызвал тогда не самые приятные ощущения в душе Боброва – он сразу же припомнил, как его кожа покрылась тогда отвратительной холодной и липкой испариной) можно сказать, что и слова романса про «недобрый час» также полностью сбывались.

Ну, а уж «пламя победное», на котором уже дотла «сожжено его сердце бедное» он имел возможность наблюдать в глазах Агаты далеко не один раз!

В этот момент Бобров посмотрел на Агату и понял, что не один он провел аналогию между старинным романсом и их отношениями.

«Если это только можно назвать – отношениями», – горько усмехнулся про себя Бобров.

Агата смотрела на него прямо в упор и, как в очередной раз показалось Боброву, снова сканировала его мысли. Взгляд ее был долгим и каким-то задумчивым. На этот раз она даже не улыбалась своей самодовольной и снисходительной улыбкой, которую он часто ловил на ее лице исключительно в его, Боброва, адрес. Сейчас же ее глаза как будто даже потемнели и были не изумрудного оттенка, как обычно, а глубокого темно-зеленого цвета. «Вот уж, действительно, омуты!» – подумалось Боброву.

Когда с шашлыками было покончено, и распита последняя бутылка припасенного красного вина, все стали нехотя расходиться по своим номерам, поскольку время было поздним, и многих уже клонило ко сну.

Бобров не стал исключением и тоже, бросив последний взгляд на догорающие угли костра, пошел к себе. Агата самая последняя задержалась у костра.

И как только все разошлись, на поляне у пепелища стали собираться коты и кошки… Их тени выползали из-за кустов, спрыгивали с ветвей деревьев, бесшумно скользили меж травы, заполняя собой все пространство вокруг. Вскоре вся поляна снова ожила, но наполнилась совершенно иными звуками: теперь вместо смеха, песен и переливистых переборов гитары здесь звучало мурлыканье, мяуканье и кошачьи серенады.

Когда из-за тучи выплыла светлобокая луна и пролила свет в ночную темноту, поляна представляла собой довольно причудливое, почти мистическое, зрелище: все открытое пространство было словно оцеплено живым плотным кольцом, своеобразным кошачьим хороводом, в центре которого на догоревших углях бывшего костра стояла босая женская фигура с разметавшимися по спине, плечам и рукам длинными распущенными волосами. Это была Агата.

Она вращалась вокруг себя – причем сначала эти движения были медленными, едва заметными, но постепенно они ускорялись, обороты нарастали и набирали темп, пока не превратились почти в вихревое кружение. Голова ее была запрокинута вверх, в ночное небо, руки подняты высоко над головой, из горла вырывались протяжные, нечленораздельные, почти животные звуки. Это было похоже на какую-то шаманскую песню и со стороны смотрелось несколько жутковато, учитывая то, что глаза Агаты были закрыты, и вся она находилась как будто в трансе.

Поднявшись в номер, Бобров понял, что уснуть ему все равно не удастся: голова, как пчелиный улей, полнилась роящимися в ней мыслями. И не было никакой возможности отвлечься, отмахнувшись от них…

Покружив в задумчивости по комнате, он подошел к встроенному в стенной шкаф бару и распахнул дверцу. Бросив беглый взгляд на его содержимое, Бобров сразу понял, что ему нужно. Его рука уже сама потянулась за элегантной бутылкой с круглыми боками и пробкой в виде всадника на резвом коне. Это был Blantons Gold Edition – старый американский виски золотисто-янтарного цвета. Бобров любил этот напиток и предпочитал его многим другим сортам виски за тонкий древесный аромат с нотками сухих фруктов, корицы и шоколада. Ему нравился его живой, благородный вкус, в котором чувствовалась слива и гвоздика. Послевкусие же оставалось долгое, с развивающимися нотками ванили, ореха и жженого дерева. Бобров всегда был гурманом в отношении спиртных напитков.

Подхватив с полки над баром квадратной формы стакан, он с тем и другим в руках прошел к кожаному дивану, поставил все на журнальный столик и сел, удобно закинув ногу на ногу. Так он просидел несколько минут, задумавшись и, практически, не шевелясь. Потом умело откупорил пузатую бутылку, налил виски в стакан и… залпом опрокинул его в горло. Горячий поток обжег гортань, спустился по пищеводу в желудок, попутно наполнив все тело приятной теплотой. Кровь в жилах запульсировала быстрее. За первым стаканом последовал второй, затем практически сразу – третий…

Надо сказать, что Бобров не был никогда запойным пьяницей и в компании друзей мог весь вечер просидеть с одним бокалом сухого красного вина в руках. Тем более он не был склонен к одиночным возлияниям. Однако именно сегодня вечером ему, как никогда раньше, захотелось напиться. Просто «принять на грудь» такое количество спиртного, которое поможет ему хоть на какое-то время забыться, отключить голову, провалиться в спасительный сон…

После четвертого или пятого «захода» (кто считает?) Бобров откинулся назад на мягких диванных подушках и прикрыл глаза. Только стал впадать в долгожданное забытье, как вдруг до его обострившегося в последнее время слуха (а надо заметить, что с недавних пор он вообще жил как бы настороже) донеслись странные звуки. Причем звуки эти слышались со стороны… приоткрытой балконной двери.

Распахнув резко глаза, Бобров отпрянул от неожиданности – прямо перед ним стояла Она, Агата! Бобров огляделся по сторонам, словно пытаясь обнаружить некие следы, которые бы свидетельствовали о том, каким именно образом ей удалось проникнуть в его ЗАКРЫТЫЙ ИЗНУТРИ номер… Следов не было. Только едва заметно колыхалась шелковая занавеска на балконной двери.