Вероника Горбачева - Когда возвращается радуга. Книга 2

Время было послеполуденное, обеденный зал, хоть и полон, но относительно тих: компании за соседними столами ещё не успели толком надраться, а потому пока лишь сыто дожёвывали, допивали пиво, но кое-кто уже заказывал пойло покрепче.

Окружение Аннет угрюмо молчало.

– Кроха, ты же знаешь… – наконец не выдержал одноглазый Хью. – Мы всегда с тобой и за тебя. Но оно тебе надо? Это ж рабство на всю жизнь!

– Короткую жизнь, – мрачно добавил Джон. – Чего тебе не хватает? Куда ты лезешь? Я тут человек чужой, но уже наслушался такого… Энн, зачем тебе эта грязь? Ты думаешь, что идёшь за золотом? А цена? Ты готова резать горла заложникам или топить их, если не пришлют выкуп? Или пытать, сажать задницей на ножку стула, отрезать пальцы, чтобы узнать, где на их корабле тайники? Готова?

Побледнев, Аннет торопливо глотнула скверного пива.

– Ну, и зачем ты это мне прямо сейчас говоришь? А то я сама не знаю… Раньше-то где был?

– Всё надеялся, что ты передумаешь, – хмуро отозвался Хью. – Кроха, слышь… Понятно, деньги нужны, и всё такое. Но, может, демоны с ним, с твоим приватьерством? Оно, может, занятие ненамного хуже прочих; но лучше тебе дожидаться нас на берегу. Оставь грязную работу мужчинам.

– Отсиживаться не привыкла, – только и огрызнулась Аннет. – Прекрати, Хью!

На берегу, скажет тоже… На какие шиши она будет там куковать? Возвратиться в брошенный трактир под Эстре? В бывшую клетку? Никогда! Она должна увидеть южные моря!

И поторопиться. Иначе… потом-таки придётся родить, и больше она никогда не увидит свою мечту, никогда.

– За красотку Энн, дери дьяволы её грешную душу! – рявкнул вдруг за спиной пьяный голос, и женщина судорожно дёрнулась, расплескав содержимое кружки. Неужели её кто-то узнал под обличьем юнги? Но Хью хлопнул её по плечу, осаживая.

– Тихо. Это не о тебе.

Она обернулась.

Спиной к ней, развернувшись к своим приятелям, возвышался над столом, покачиваясь и с огромной кружкой наготове, громила, чьи нечёсанные космы торчали из-под засаленной треуголки этаким вороньим гнездом. Очевидно, он говорил тост.

– Эй, все слышали? За покойницу Энн Бони, чтоб ей пусто было! Допрыгалась! Но хороша была баба…

Одним махом осушил кружку и плюхнулся на лавку так, что пол затрясся.

– Да ты что, Пит, разве её грохнули? – поинтересовался кто-то из компании живописных оборванцев. – А я слыхал, что она вроде как дёрнула из тюрьмы-то. Да рванула на Тортугу. Врут, что ли?

Пит Воронье Гнездо пьяно погрозил пальцем.

– Э-э-э, не врут… Не врут! Утекла, было дело. Так её же через месяц поймали! Опять за своё взялась, караулила «испанца» с золотом, а тот оказался учёный, с конвоем шёл… Повязали Энн, да чуть не вздёрнули там же, она ведь в портках была, от остальных «жентльменов» не отличишь. Чуть не угодила на рею, где уже дружки её дрыгались…

Малыш Джон Клеменс непроизвольно потёр шею. Глянул выразительно на побелевшую Аннет. Воронье Гнездо, довольный, что оказался в центре внимания, продолжал:

– … а она тут как заори, что баба! И что беременна! Ну, ясно, рубаху на ней задрали, а там пузо. Чтоб мне лопнуть! И впрямь, брюхата, хоть саблей оно ей не мешало махать. Только не очень оно ей помогло, брюхо-то. Больно испанцы на неё разозлились. Ежели б не законник и не поп, что с ними плыли, отдали бы её матросне, и дело с концом. А то – чин по чину, в карцер и прямо до Малаги. Там и повесили. Не сразу, правда. Дождались, пока своего щенка родит – чтобы, значит, детскую душу не губить – и вздёрнули мамашу, прямо у всех на виду. До сих пор, говорят, висит, гниёт.

Аннет едва успела перегнуться через стол. Её стошнило.

– Не умеешь пить – не берись! – рявкнул на неё Хью. – Ишь, неженка. Пшёл вон отсюда, нечего тебе тут делать!

Под гогот и насмешки пьяной публики выволок её из трактира, усадил на ступеньках, дал отдышаться. Джон зачерпнул из колодца, здесь же, во дворе, помог умыться и напиться.

От ледяной воды застучали зубы.

– Как ты думаешь, что… с её ребёнком? – еле выговорила Аннет.

– А что с ним может быть, кроха?

Хью покусал вытащенную из охапки сена в ближайших яслях соломинку.

– Поди, в приют сдали. Выживет – его счастье, станет бродягой или, ежели девка – в прислуги пойдёт, а потом всё одно – в бордель. Но, скорее всего, не выживет. В приюте они как мухи мрут. Кому нужны подкидыши? Так что, вернёмся? Билли за нами уже послал.

Пронзительно синее южное небо мигнуло зло где-то вдали, на задворках разума – и погасло. Навсегда.

– В гостиницу, – только и сказала Аннет.

…Сутки после этого она проревела на узкой койке, не чувствуя клопиных укусов, потом привела себя в божий вид и послала за Хью. Надо было как-то жить дальше. И рожать сына Анри, да сделать так, чтобы никто не посмел отнять у неё её мальчика, чтобы уберечь его от страшного приюта и голодной холодной жизни в вечных скитаниях. К чёрту Энн Бони! Тоже, небось, глотки всем резала, живых людей отправляла за борт; а она-то, Аннет, сотворила из неё настоящую героиню!

Ребёнок. Любовь. Надежда. Та, что подарил ей Бенедикт Эстрейский, напророчив, что однажды они с Генрихом ещё встретятся, правда, не скоро… Вот о чём она станет думать.

А потом заявился Хью, и с порога, делая вид, что не замечает заплаканных глаз, сообщил, что некий голландский негоциант подыскивает судно для доставки партии зерна и шерсти в Нормандию. Не наняться ли? Рейс выгодный… Капитанская дочь высморкалась в простыню, пригладила пятернёй волосы, поинтересовалась ценой, условиями… Оживилась.

И через час, уже в женском платье, строгом, закрытом, как и полагается состоятельной вдове, продолжающей дело мужа (как её представили) вела переговоры с Хельмутом Ваан Клиберном.

Ещё через полгода о ней знали на всём Нормандском побережье.

Покрутившись в новых для себя кругах, поговорив с нанимателями и представителями торговых компаний и союзов, Аннет с удивлением узнала, что случаи, когда серьёзное мужское дело возглавляли – и весьма успешно – женщины, далеко не редки; хотя, конечно, вдовам-каботажницам доверяли куда больше. Какая-нибудь вертихвостка, потеснившая мужа с его законного места, или, тем паче, вздумавшая с нуля заняться перевозками, даже при наличии солидных финансовых гарантий не пользовалась у мужчин таким уровнем доверия, как умная вдова, унаследовавшая и приумножившая налаженное супругом семейное дело.

Да, каботаж. Да, небольшие рейсы вдоль побережья Франкии, с заходом то в один порт то в другой, не пересекая морских рубежей. Да, тихая, спокойная, мирная и достаточно скучная работёнка… Зато в сундуки «Новой Энн» золотым ручейком потекли приятные на вид и на ощупь жёлтые кругляшки, которых хватало и на сытую, наконец, жизнь потрёпанному в прошлых странствиях экипажу, и на периодическое подновление каракки после каждого плавания и шторма, и… в кубышку для будущего маленького Анри. Одержимая идеей дать сыну или дочери всё самое лучшее, Аннет задолго до родов уже ломала голову, где ей осесть, как создать прочную репутацию порядочной женщины с безупречным прошлым, дабы на малыша не упала даже тень подозрения в незаконнорожденности. Ах, если бы можно было выйти замуж так, для отвода глаз… Малыш Джон уже не единожды и намекал, и прямо делал ей предложение, но принять его капитанская дочка считала нечестным. Будучи не слепой, она прекрасно видела, что Джон Клеменс болен ею давно и хронически, и давать бедняге надежду на нечто большее, чем фиктивный брак, не хотела. Может, когда-нибудь на берегу её верный друг найдёт себе лекарство, не на ней одной свет клином сошёлся.