Елизавета Дворецкая - Сокол Ясный

Для похода выбрали ясный день, обещавший лунную ночь. С родов сежанской волости мужиков собралось много – шесть десятков. К ним добавились «молодые волки» из стаи Одинца – и Младина. За ней еще в полдень зашел Одинец, и к Глуховичам она отправилась с ним и его парнями. Почти всю дорогу ее везли на санках для дров, в которые привычным образом впрягались по двое крепких парней по очереди – и силы, и одежда девушки мало подходили для блужданий по зимнему лесу. Лишь иногда она вылезала и некоторое время шла по утоптанному «волками» снегу, чтобы размяться и согреться.

Еще по пути стемнело, и она беспокоилась, не заблудятся ли «волки». Но те хорошо знали дорогу и шли без остановок. Младина никогда в этих местах не бывала и чувствовала все возрастающую тревогу. С детства она наслушалась страшных рассказов о Глуховичах, проклятом роде, а они приближались к его владениям. Она знала, что сами Глуховичи мертвы – все, кроме Угляны. Она даже видела духи, приходившие к последней уцелевшей дочери рода. И это только усиливало ее страх. Проклятый род погиб дурной смертью и не был даже погребен. Едва ли захожие лиходеи озаботились в зимнюю пору хоронить чужих мертвецов!

Светила почти полная луна, и на белом снегу все было видно почти как днем. Ехали по ручью, на котором давно уже появились следы обоза, прошедшего ранее: отпечатки полозьев, копыт, свежий, едва замерзший навоз. Это было ополчение сежанской волости: на санях везли оружие и припасы. Сбор войска был назначен в дальнем конце длинного оврага. По дну его тек ручей, сейчас замерзший, и возле его впадения в Сежу и стояла весь.

Заломичи уже были здесь: Путим и полтора десятка молодых мужиков. Ждать пришлось довольно долго. Все уже собрались, но начать было решено глубокой ночью, когда пришлые будут спать. Одинец посылал парней подползти ближе и последить за ними; как и предполагалось, сторожей на ночь те не выставляли.

Весь Глуховичей не имела никакой ограды, кроме двух пар старых, покосившихся чуровых столбов у тропы вдоль ручья, в начале и в конце порядка изб. Не уберегли их чуры… Из семи изб обитаемыми остались только три – это было видно по следам, по желтым лужам у дверей и по свежим пятнам золы из печей, выброшенной уже поверх снега последней метели. Людей было не видно: затаились в тепле чужих домов, которым суждено было стать их могилами. Никакой битвы не предполагалось. Сежане собирались просто истребить чужаков, как стаю бешеных волков, угрожающих спокойствию волости.

Младина то ходила туда-сюда, то забиралась в сани, под медведину, и даже подремала немного.

– Ну, ты пойдешь? – наконец окликнул ее Одинец. – Может, останешься? – в десятый раз спросил он, не очень веривший, что ее присутствие так уж необходимо.

Младина молча вылезла из-под медведины, оправила пояс, засунула под платок выбившиеся прядки. Коробок, в котором пряталась нитяная узда, она прикрепила на пояс поверх кожуха, чтобы легко можно было открыть. И заторопилась вслед за мужиками.

Сияла почти полная луна, все было видно. Ей помогли взобраться по тропе из оврага к избам, и она впервые бросила взгляд на место, о котором столько слышала. Вроде бы обычные срубы, бани, овины и прочее – только все покосившееся, ветхое, дряхлое. Все здесь дышало смертью, было обречено ей задолго до того, как сюда явился черный человек – отвергнутый родич угренских князей и вожак разбойников по имени Хвалис.

Одинец тронул ее за плечо и кивнул куда-то в сторону. Младина обернулась: между двумя избами, почти на дороге, высилась большая куча чего-то, засыпанная снегом. «Дрова, что ли?» – мелькнула мысль. Но тут же она поняла, как ошиблась. Это были закоченевшие трупы бывших хозяев веси. Те самые люди, чьи духи приходили к ним с Угляной. Младина вздрогнула всем телом и возблагодарила Марену, укрывшую страшное зрелище белым покровом. Но в невольном ужасе держалась за локоть Одинца, проходя мимо, будто боялась, что вылезет сейчас из-под этого покрова скрюченная замерзшая рука и потянется к ней….

Подбирались тихо, стараясь не выдать себя шумом. Каждый из мужиков нес заранее подготовленный груз: дрова, хворост, солому, ведерки смолы. Окружив три обреченные избы, сежане первым делом прочно завалили двери, потом засунули под стрехи большие пучки просмоленной соломы и подожгли.

Пока разгоралось, сежане кольцом окружили каждый дом, держа наготове рогатины и топоры. Младина стояла в стороне, так, чтобы видеть все три избы: никто не мог знать, в которой из них находится Хвалис. Но чутье указывало ей на крайнюю; что-то притягивало ее к этой избе и одновременно отталкивало. Младину била дрожь – не от страха, а оттого что все силы ее собрались и готовились к решительному броску.

Из-за спины выскользнула белая волчица и встала перед Младиной, глядя на избы. Стало легче: теперь она была не одна. Младина понимала, что в той схватке, которая ей предстоит, никто из мужчин с рогатинам и не поможет. Наоборот, предупредила Путима, чтобы от Хвалиса все держались подальше и избегали наносить ему опасные удары. Все знали, что в нем сидит подсадной дух, и никому не хотелось стать его новой жертвой в случае смерти прежнего хозяина.

Пламя под крышами разгоралось; первоначально ему мешал снег, слышался треск, летели искры, но рыжие цветы расцветали все ярче. Скоро начнется… Как ни крепко спят разбойники, скоро кто-то из них почует чрезмерный запах дыма.

И вот раздался первый глухой удар в дверь изнутри; кто-то дернул ее из сеней, даже открыл, но наткнулся на плотную кучу бревен, завалившую проход до самой крыши. Кто-то из сежан подскочил к проему и ударил рогатиной. А Младину будто кольнуло: она увидела, как душа белым облачком вылетела прямо сквозь кровлю и зависла – ни туда, ни сюда.

Тишина кончилась: шум, стук, крик раздавался уже возле всех трех изб. Снег, лежащий на соломенных крышах, мешал им гореть. Валил пар, и под завесой пара и дыма трудно было разглядеть, что происходит. Но понемногу крыши занимались, по мере того как огонь растапливал снег и подсушивал солому. Разбойники пытались прорваться, разрывая солому кровли, но снаружи их ждали рогатины; другие хотели было выбраться через завал перед дверью, но получали острием в грудь и падали, мешая товарищам подступиться к порогу. Пламя уже ревело, средняя изба была вся охвачена огнем, щели между бревнами светились пламенем, и сама изба казалась игрушечным домиком, что дети сложили из веточек. Дым валил в небо, затмевая лунный свет. А Младина дрожала все сильнее: над каждой кровлей уже реяли стайки белесых пятен, оскорбленные и злобные души визжали и вопили в бессильной ярости. Младина знала, что должна заняться ими, спровадить в Бездну – угощать их пирогами все равно никто не станет, – но не могла отвлекаться на это, ожидая самого главного.