Карина Демина - Механическое сердце. Искры гаснущих жил

Брокк кивнул. Знакомством это назвать было сложно, скорее случайная встреча на пристани. И все-таки он помнил человека с трубкой.

– Вы были близки? – поинтересовался Брокк.

Зима входила в свои права. И снегопад, начавшийся накануне, усиливался. Облака опустились ниже, громадные гнилые рыбины. Из раздутых брюх сыплется снег, пахнущий дымом и тленом.

– Как оказалось, да… в какой-то мере.

Парк изменился. Дорожки замело, и тонкое покрывало снега скрыло бурую листву.

– Полковник Торнстен сказал, что имел с вами беседу. – Кейрен заложил руки за спину. В нелепом пальто, пусть и дорогом, но скроенном по новой моде широким и коротким, он походил на черного голенастого аиста.

– И с вами, полагаю, также?

– Именно.

– В доме…

– В последнее время, мастер, мне сложно доверять что домам, что людям.

– А я?

– Считайте себя исключением. – Кейрен остановился у развилки. Старый куст шиповника ощетинился колючками, на нижних ветвях еще остались ягоды, пусть и сухие, но чересчур яркие для сегодняшнего дня. – Я принес бумаги Ригера.

– Благодарю.

– И буду вам признателен, если… эти бумаги были переданы в архив, а архив, вот несчастье, горел прошлым вечером… пострадал третий сектор.

– Тот, где…

– Именно.

Папка появилась из-под полы. И исчезла под полой же, Брокк прижал ее локтем.

– Они не остановятся, верно? – Кейрен спрашивал не о Лиге Справедливости, которая вдруг исчезла сама собой, но о людях, за ней стоявших.

– Не остановятся, – подтвердил Брокк. – Эксперимент завершен, и я полагаю, что успешно…

Он стряхнул с ветки липкую зимнюю шубу.

– И что дальше?

– Понятия не имею, – признался Брокк. – Зависит от того, насколько результаты реальные совпадали с полученными… и у меня есть одна идея, но она совершенно безумна.

– Ничего, мастер, в последнее время я начинаю думать, что в безумии имеется своя логика.

Его смешок спугнул синиц.

– Вы ведь слышали о теории приливов?

Кейрен поклонился.

– Это когда считается, что сила жилы – величина непостоянная?

– Именно.

Брокк остановился у аллеи статуй. В темной раме окна виднелся женский силуэт.

– Чем старше жила, тем сильнее выражены колебания, но опять же сглажены временем. У молодых жил максимум наступает раз в пять-шесть лет, но прилив слабый, мощность увеличивается процентов на десять… у старых… это разы, Кейрен. Или десятки раз… – Брокк коснулся белой ступни шута, чье лицо исказила болезненная гримаса. – Прилив длится от нескольких минут до нескольких часов.

Искривленные губы, низшая отвисает, верхняя – задрана. Прищуренные глаза. Шут скалился.

– Как-то мне не нравятся эти уточнения. – Кейрен разглядывал каменную альву, опутанную лозой. Мраморные листья касались белой полупрозрачной кожи, и тонкие пряди волос альвы цеплялись за ветви. На раскрытой ладони лежали ягоды.

– Мне, поверьте, тоже. Я, вероятно, ошибаюсь. Я надеюсь, что я ошибаюсь, но пламя, освобождаясь, стремится к жиле. Зовет ее. И жила откликается на зов, если, конечно, находится рядом. Чем ближе, тем сильней. Если же допустить возможность резонанса… потенциированное действие. – К сожалению, облаченная в слова, теория выглядела еще более безумной, и Брокк испытывал преогромное желание действительно сжечь бумаги.

– Жила прорвется? – Кейрен провел пальцами по кромке листа.

– Жила прорвется, – подтвердил Брокк. – Под городом четыре жилы. И материнская не просто стара…

Одна из первых, отведенных от Каменного лога.

– Вот знаете, страшно спрашивать… – Мраморный лист рассек пальцы, и красная, яркая кровь полилась по лозе. Кейрен же поспешно сунул пальцы в рот. – Когда прилив?

– А здесь есть один нюанс. – Брокк отвернулся. В мраморных глазах шута виделась насмешка. – Альвы ушли.

– И?

– Рисунок мира изменился, и… прилив наступит раньше ожидаемого.

Кровь Кейрена застывала на морозе.

Живое железо затянуло порез.

Живое железо.

Живые драконы.

Живой огонь, который распускался в небе над городом. И город, который жил над чашей живого огня, не думая об опасности.

– И будет много мощней.

– Когда?

– Год… плюс-минус.

– Что ж, – Кейрен из рода Мягкого Олова поклонился мраморной альве, – в таком случае, у нас с вами есть год в запасе…

Зима.

И окна затянуты толстыми щитами льда. Солнце едва-едва пробирается сквозь них, и Таннис прижимает к стеклу руки.

Холодно.

И пусто.

Ее квартира расположена на берегу реки. Первый этаж. Отдельный вход и дверь из темного дуба. На двери – бронзовый молоток с блестящей, выглаженной многими руками рукоятью. И голос его звучит громко. Стучат по-разному. Молочница – осторожно, стесняясь этакой своей дерзости. Мясник и бакалейщик – уверенно и даже нагло, они словно видят за маской леди ту, прошлую Таннис.

А быть может, не считают леди особой важной.

Живет одна. И кольца на пальце нет, ни на правой, ни на левой руке… старая дева? И не оттого ли бакалейщик пытается завязать беседу о погоде и ценах, о том, что на рынке ныне не протолкнуться от чужаков с другой стороны Перевала, о самом Перевале и одиночестве. Он лихо подкручивает черные усы и попеременно подмигивает то правым, то левым глазом.

Приглашает на прогулку в парк.

К Рождеству там ель нарядили и залили каток. Дамы презабавно на коньках держатся. И Таннис не отказалась бы пойти, но…

Она мертва.

Уже второй месяц как мертва, заперта в этой квартирке, покидать которую ей запрещено строго-настрого. Соседи полагают ее чудачкой, но в дела не лезут.

Пускай.

Вот солнца снова не хватает. И оглушающая пустота квартиры давит на нервы. Хочется плакать. Смеяться. Изрезать наряды, которые доставляют каждую неделю… зачем ей платья, если показать их некому? Но Таннис примеряет, становится перед зеркалом, огромным, в полный ее рост, и смотрит на себя, потом идет пить чай перед этим же зеркалом и упрямо ковыряется иглой в мешковине. Ее вышивки отвратны, но… что у нее есть кроме этих вышивок и книг?

На сей раз стучали громко.

Трижды.

И дверь открылась сама собой.

– Здравствуй. – Кейрен держал букет черных ирисов. – Я вот подумал, что… может, не прогонишь?

Белое пальто и костюм светлый в тонкую полоску. А сам он выглядит еще более тощим, чем месяц тому… месяц и двадцать три дня.

– Может, – Таннис сглотнула, не в силах отвести взгляд, – и не прогоню.

Шаг навстречу.

И прикосновение.

Цветы мешают, скользят, касаясь ладоней шелковыми лепестками. И сыплются на пол.

– Я соскучился, – шепчет Кейрен. И платье, предательское платье, съезжает с плеча… наверное, Таннис об этом пожалеет, когда-нибудь потом, когда он устанет быть рядом. Но… пускай.