Алёна Алексина - Перехлестье

– Ты осознаешь, что это случится сразу же после твоего возрождения? И уйти ты не сможешь. Так стоит ли вообще начинать?

Колдун открыл было рот, чтобы обрушить на палача магов обличительную тираду, как вдруг у него из-за спины раздался спокойный ровный голос:

– Он может отдать свой дар во время обряда возвращения и стать обычным человеком. Думаю, эта плата из числа тех, которые не вызывают возражений. – Грехобор появился бесшумно и, не спрашивая разрешения, опустился на скамью. – К тому же я пообещал ему помощь. Он спас мою жену.

– И? – Дэйн сложил руки на груди. – Для проведения обряда нужна моя кровь, отданная добровольно.

– Я знаю, – по-прежнему невозмутимо кивнул маг.

– И как ты собираешься взять ее у меня?

– Никак.

Палач магов смотрел с удивлением. Грехобор, пожав плечами, пояснил:

– Во мне течет та же кровь.

Теперь пришло время удивляться колдуну. Как ни странно, Глен лишь сейчас заметил удивительное, но отчего-то столь неуловимое сходство между мужчинами.

– Вы братья? – неверяще спросил он и тут же сам себя оборвал: – Не может быть…

В ответ на него так выразительно посмотрели, что недоверчивый призрак опустил голову, пристыженный.

– У меня странное чувство, – вновь перевел взгляд на брата дэйн. – Словно ты ищешь проблем.

– Тебе кажется, – Грехобор тоже сложил руки на груди, отчего сходство между этими двумя усилилось многократно.

– Хочешь сказать, чутье меня подводит?

– Такое бывает. – Маг мельком взглянул на колдуна и продолжил: – Как бы то ни было, я ему помогу. На нем много грехов, и некоторые из них не очень-то просто искупить. Есть и такие, которые и не загладить никогда. Но он хочет попытаться.

– И?

– Как много ты встречал колдунов, желавших искупить вину, дэйн?

Тот задумался, а потом кивнул, подтверждая правоту сказанного.

– Хорошо. Делай, что считаешь нужным, но… – Палач магов смерил Глена тяжелым взглядом. – Если он решит остаться колдуном – проживет недолго. Иди, я тебя отпускаю. Пока отпускаю.

Дэйну не пришлось повторять дважды, дух растаял в воздухе, словно его и не было. Волоран же перевел взгляд на брата.

– Итак?

– Я никогда не задавал тебе этого вопроса, – задумчиво проговорил Грехобор, выводя пальцами замысловатые узоры на столешнице. – Но зачем ты тогда так поступил?

Собеседник хотел было, как обычно, промолчать, но вдруг его собственный дар обострился до предела. Дэйны прекрасно чувствуют, когда маги балансируют на грани, когда боль и ярость усиливают их темную силу, грозящую вырваться из-под контроля. И сейчас в Грехоборе откуда-то поднималось отчаянье, которое грозило бедами всем находящимся поблизости. Опять. Волоран обреченно вздохнул:

– Это было необходимо.

– Зачем? – глухо повторил брат.

– Чтобы не допустить твоей смерти. Повитуха… она тебя губила.

– И ты решил принести в жертву себя, да? – Раздражение звенело в его голосе, кончики пальцев покрылись мерцающим инеем. – Неужели ты не понимал, что со мной произойдет, когда я узнаю, какую жестокость ты с ней сотворишь?

– Предполагал, – коротко ответил дэйн, с удивлением глядя куда-то за спину мага. – Однако думал, ты себя переборешь, как обычно.

Он вновь перевел взгляд на брата. Иней уже поднялся по рукам Грехобора до самых локтей, серебрился на коже, на ткани безыскусной рубахи. Не к добру.

– Мили…

– Грехобор, хватит, – жестко оборвал его Волоран. – Ты девять лет влачишь вот такое жалкое существование именно из-за Мили, но продолжаешь ее защищать. И ведь приворота нет. Так что за странная привязанность? Чем она так хороша, объясни? Чем? Обыкновенная себялюбица. Всегда такой была. Всегда знала, что ты ради нее готов на все. Единственный достойный поступок, который она совершила, – встала перед тобой, когда ты собрался убить меня. Хотя… скорее всего просто поняла, что в этом случае будет некому над ней трястись.

– Не смей…

– Смею. Ты должен был стать Знахарем. Тем, кто живет на окраине деревни, лечит людей и скотину. Одним из тех немногих магов, которым говорят спасибо, которых не боятся, не проклинают, не ненавидят. А кем стал? Грехобором. Человеческим уродом, способным только собирать чужое зло. Ты навеки замарал себя, перекроил свою душу, убив тех, кто не заслуживал смерти. И вспомни, почему это произошло? Только потому, что твоя Мили…

– Прекрати! – Руки мага уже до самых плеч искрились от инея.

Однако дэйн устал молчать. Брат был его единственной болевой точкой. Из-за него он долгие годы все никак не мог избавиться от остатков чувств. И вот теперь, когда, казалось бы, дэйн целиком отдался служению богам, успокоился и утратил последние переживания, забыл о них, все началось сначала.

– Ну, нет, – заупрямился Волоран. – Ты сам начал этот разговор. А я уже порядком устал то и дело покрывать тебя и спасать, защищать и ограждать от ошибок и их последствий.

– Защищать? Меня? Ты? – И столько было в голосе мага неверия, насмешки и удивления, что его собеседник в ответ на эти слова горько усмехнулся:

– А ты думаешь, я пошел в дэйны от большой любви к фадирам?

Иней медленно таял, вот он опустился до локтей. Грехобор выглядел озадаченным.

– Что?

– Этот трактир прямо-таки заколдованный какой-то, – вздохнул дэйн. – Все тут сегодня стремятся выяснить отношения. До твоего рождения меня дважды звали в послушники. Дэйны забирают детей с четырехлетнего возраста. А мне было уже шесть, и меня дважды звали нести служение. Я очень подходил: спокойный, тихий, разумный не по годам. Почти лишенный переживаний. Одним словом, осененный богом. Те чувства, которые я испытывал, были слабые. Но они были. И мне не хотелось их лишаться. Когда ты родился… – мужчина вздохнул, вспоминая, – ты был смешным. Почему-то волосатым, хотя в нашей деревне младенцы всегда рождались лысыми. Отца не было, Повитухе помогал я. Младенцы не улыбаются, а ты мне улыбнулся. Я тогда что-то почувствовал. Не помню, что именно, но что-то странное. Приятное. А потом раздался стук в дверь.

Иней сполз до запястий. Маг ловил каждое слово, сказанное ровным, почти безразличным голосом.

– Она заплакала. Мать. Тихо. Повитуха пошла открывать, а она смотрела на тебя, лежащего у нее на груди, и плакала. Я видел, что она не считает тебя чудовищем, не хочет отдавать. Я много раз ходил потом по роженицам. Много раз заглядывал им в глаза. И, несмотря на понимание нашей правоты, почти все отдавали детей с болью. Тот дэйн, который пришел за тобой, был немолод. Весь седой, но все еще статный. Он потом стал моим наставником. Он протянул к тебе руки – не вырвал, а аккуратно взял. А она прошептала: «Кто теперь позаботится о моем малыше?» И из ее глаз текли слезы.