Морган Райс - Обращенная

А теперь вот это. Убит. Посреди своего чертового выступления. Прямо в зале, в котором он пел всего несколько минут назад. Это было уже слишком. Пресса схватится за эту историю мертвой хваткой и не отпустит ее.

Несколько репортеров всунули свои микрофоны в лицо Грейс.

«Детектив Грант! Есть сообщения о том, что Сергея убил дикий зверь. Это правда?»

Она проигнорировала их, проталкиваясь вперед.

«Почему внутри Карнеги-Холл не было лучшей охраны, детектив?» – спросил другой репортер.

Третий журналист выкрикнул: «Ходят слухи, что это был серийный убийца. Его окрестили «Мясник Бетховен». Как вы это прокомментируете?»

Дойдя до конца зала, детектив повернулась к репортерам лицом.

Толпа притихла.

«Мясник Бетховен?» – переспросила она. – «Неужели они не могут придумать ничего получше?»

Не успели они задать другой вопрос, как она резко вышла из зала.

Грейс прошла вверх по задней лестнице Карнеги-Холл в окружении своих детективов, которые информировали ее в пути. Правда заключалась в том, что она едва слушала их. Она устала. На прошлой неделе Грейс исполнилось 40 лет и она знала, что не должна чувствовать себя такой уставшей. Но длинные мартовские ночи больше были ей не под силу, и Грейс нуждалась в некотором отдыхе. В этом месяце это было третье убийство, не считая самоубийств. Детектив нуждалась в теплой погоде, некоторой зелени, мягком песке под ногами. Ей хотелось оказаться в таком месте, где никто никогда не убивает, где люди даже не помышляют о самоубийстве. Ей хотелось другой жизни.

Грейс посмотрела на часы, войдя в коридор, ведущий за кулисы. Час ночи. Даже не глядя, она уже знала, что место преступления было запачкано. Почему они не вызвали ее сюда раньше?

Ей следовало бы выйти замуж – как мать и говорила ей – в 30 лет. У нее был тогда парень на примете – не идеальный, но, в целом, неплохой вариант. Но Грейс тогда волновала только ее карьера, в этом она была похожа на отца. Она думала, что этого хотел бы ее отец. Теперь ее отец был мертв, а она так и не узнала, чего ему на самом деле хотелось. А Грейс устала. И она была одинока.

«Никаких свидетелей», – сообщил один из шедших рядом с ней детективов. – «Криминалисты говорят, что убийство произошло между 22:15 и 22:28. Следов борьбы нет».

Грейс не понравилось это место убийства. До нее здесь уже побывало слишком много людей. Каждый ее шаг будет освещен. Неважно, как хорошо она проведет расследование, все лавры в итоге будут присвоены кем-то другим. Слишком много отделов было вовлечено в расследование, а это означает различную политику. Наконец, Грейс прошла мимо остальных журналистов, и вошла за огороженную территорию, предназначенную только для отдельных офицеров. Когда она шла по следующему коридору, все, наконец, утихло. Грейс снова могла думать.

Комната в гримерную комнату Сергея была слегка приоткрыта. Грейс протянула руку, надела латексную перчатку и осторожно открыла дверь. Она видела все это на протяжении своей двадцатилетней службы в качестве полицейского. Она видела убийства людей самыми различными способами – даже такими, которое она не представила бы себе даже в самых страшных кошмарах. Но она никогда не видела ничего подобного.

Не потому, что все здесь было окровавлено. Не потому, что здесь произошло ужасное насилие. Было что-то другое. Что-то сюрреалистическое. Было слишком спокойно. Все находилось на своих местах – кроме, разумеется, тела. Музыкант сидел, откинувшись в своем стуле, его шея была обнажена. И там, где падал свет, были две идеальных дырочки, прямо в его яремной вене.

Крови не было. Нет следов борьбы. Одежда не разорвана. Все остальное было в полном порядке. Казалось, словно сюда спустилась летучая мышь, высосала его кровь до последней капли, после чего улетела прочь, не тронув ничего другого. Это было жутко. И невероятно страшно. Если бы кожа жертвы не стала абсолютно белой, Грейс подумала бы, что он все еще жив, что он просто уснул. Она даже поборола искушение подойти и пощупать его пульс. Детектив знала, что это было бы глупо.

Сергей Раков. Он был молод. И, судя по тому, что слышала Грейс, он был высокомерным ничтожеством. Могли ли у него уже появиться враги?

Что, черт возьми, могло это с ним сделать? Она удивилась. Животное? Человек? Новый вид оружия? Или же он сам с собой это сделал?

«Угол нападения исключает самоубийство», – сказал детектив Рамос, стоя радом с ней со своим блокнотом, как всегда читая ее мысли.

«Я хочу знать все, что у вас есть на него», – сказала Грейс. – «Я хочу знать, кому он должен денег. Я хочу знать, кем были его враги. Я хочу знать его подружек, его будущих жен. Я хочу знать все. Должно быть, он насолил не тем людям».

«Да, мэм», – сказал он и поспешил выйти из комнаты.

Почему они выбрали именно это время для того, чтобы убить его? Почему во время антракта? Было ли это какое-то послание?

Грейс медленно прошла по покрытой ковром комнате, делая круг, глядя на Сергея со всевозможных углов. У него были длинные черные волнистые волосы, он был невероятно красив, даже мертвый. Какая потеря.

В эту минуту неожиданно в комнате поднялся шум. Все офицеры тут же обернулись. Подняв глаза, они увидели, что включился небольшой телевизор в углу. Показывали запись ночного выступления. В комнате зазвучала «Девятая симфония» Бетховена.

Один из офицеров подошел к телевизору, чтобы выключить его.

«Не нужно», – попросила Грейс.

Детектив остановился на полпути.

«Я хочу это услышать».

Грейс стояла, пристально глядя на Сергея, когда его голос заполнил комнату – голос, который был жив еще несколько часов назад. Это было жутко.

Грейс еще раз прошлась по комнате. На этот раз она опустилась на колени.

«Мы уже поработали в этой комнате, детектив», – нетерпеливо произнес агент ФБР.

Она заметила кое-что краем глаза. Протянув руку, Грейс просунула ее глубоко под гладкие кресла. Она вытянула шею и повернула руку, наконец, найдя то, что искала. Грейс стояла с красным лицом, держа в руках маленький кусочек бумаги.

Все другие детективы смотрели на нее.

«Корешок билета», – сказала она, изучая его рукой в перчатке. – «Mezzanine Right, место 3. С сегодняшнего концерта».

Грейс подняла глаза и пристально посмотрела на всех своих детективов, которые беспомощно отводили взгляд.

«Вы думаете, что это принадлежит убийце?» – спросил один из них.

«Что ж, я знаю одно», – ответила она, последний раз глядя на мертвую звезду русской оперы. – «Это не принадлежало ему».

Кайл шел по коридорам, застеленным красным ковром, пробираясь сквозь плотную толпу. Как обычно, он был раздражен. Он ненавидел толпы и ненавидел Карнеги-Холл. Однажды, в 1890-х, он был здесь на концерте, который не прошел хорошо. Он не прощал обиды так легко.