Вера Иванова - Весенний подарок. Лучшие романы о любви для девочек

– Какая ж ты птица? – лениво возразил ему Вадим Орловский. – Ты – Стимфалийская Кура!

– А кто сказал, что курица не птица? – выкрикнул Вася, и его слова потонули в громоподобном хохоте одноклассников.

Не могла скрыть улыбки и Людмила Ильинична. Неожиданно открыто и наконец без смущения рассмеялась и Элечка.

– Ой, не могу! Насмешил! И я, честно говоря, удивлена такому глубокому знанию предмета. Стимфалийские птицы… Можно, конечно, и их включить, тем более что одна у нас уже есть, – глядя на Куру с доброй улыбкой, проговорила она.

– А у нас и свой Геракл имеется! – опять подал голос Орловский.

– Да? – доверчиво улыбнулась и ему Элечка. – И кто же?

– А вон он сидит! – Вадим показал на еле возвышавшегося над столом Кривую Ручку.

Класс опять покатился со смеху. Кривая Ручка еще более вжался в стол, а Элечка, подавившись готовой вырваться новой порцией смеха, осуждающе сказала:

– То, что вы сейчас сказали, молодой человек, вам не к лицу. Доброта вас украсила бы гораздо больше.

Орловский с кривой улыбкой отвернулся к окну, в классе установилась неприятная тишина, а Марина Митрофанова порадовалась, что достала для Кривой Ручки очень хорошие книги. Занимаясь по ним, он вполне сможет в ближайшем же будущем построить себе фигуру настоящего Геракла, и Орловский заткнется раз и навсегда и даже еще будет ему завидовать.

– Честно говоря, – нарушил всеобщее неловкое молчание Феликс Лифшиц, – эти греческие мифы уже надоели до тошноты. Все их без конца разыгрывают, будто бы больше и нечего. Мы сами в шестом классе их уже представляли. Между прочим, эта Стимфалийская птица, – он кивнул головой на Куру, – изображал кузнеца Гефеста, в материном фартуке с оборочкой и с надувным молотком. Помнишь, Васька?

– Еще бы! Я даже помню, как Леха Пороховщиков мне этот молоток гвоздем проткнул, и он у меня сдулся в самый ответственный момент.

– Вот-вот! У него молоток сдулся, а меня кто-то за поясок дернул, и мой, с позволения сказать, хитон из домашней простыни упал к ногам, когда я, будучи Купидоном, пытался пустить в кого-то стрелой из пластмассового лука ядовито-красного цвета.

– Ну… я даже не знаю… – огорчилась Элечка. – Вы можете предложить что-нибудь другое? Я, вообще-то, не против… Пожалуйста…

– А правда, ребята, что нам эти древние мифы? – подхватила мысль Феликса задушевная Маринина подруга Милка Константинова. – Давайте лучше поставим что-нибудь про любовь. Например, «Ромео и Джульетту».

– Ага! Шестиклашкам как раз только «Ромео с Джульеттой» и не хватает для полного счастья, – снисходительно заметил Константиновой Лившиц.

– Наверно, не обязательно для шестого класса, ведь так, Элеонора Сергеевна? – с надеждой спросила Милка.

– Мила! Ты немножко не поняла, что, собственно, нужно Элеоноре Сергеевне, – мягко возразила ей Людмила Ильинична. – Она постановщик не спектаклей, а театрализованных представлений, то есть массовых зрелищ.

– Ну… тогда… может быть, хотя бы без простыней? – скривив перламутровые губки, сказала Милка. – Я целиком и полностью поддерживаю Феликса: надоели уже всякие там Гефесты и Аполлоны с Афродитами.

– Может быть, вы и правы, – задумчиво проговорила Элечка. – Даже, скорее всего, правы! И я рада, что вы до этого додумались! Жаль, что не я, – и она опять улыбнулась девятиклассникам. – Я сейчас, конечно, не готова к обсуждению чего-то другого, помимо греческих мифов, но я подумаю… Спасибо вам, что не отнеслись равнодушно к моему предложению.

Как только Элечка закончила говорить, из окна на ее лицо упал яркий луч солнца, сумевший наконец пробиться сквозь сизые тучи, с утра плотным слоем обложившие небо.

– Глядите, а боги Олимпа не против того, чтобы мы их оставили в покое! – завопил дурным голосом Кура. – Весь день за окном был сплошной мрак, а тут вдруг солнышко выглянуло. Одобряет старик Зевс наше решение!

И все опять засмеялись.

Когда Элечка ушла из класса, Милка вслух спросила:

– Что-то я не очень понимаю, что же такое массовое зрелище… Если уж спектакль не массовое зрелище, то я и не знаю, что тогда массовое…

– Массовое зрелище, Константинова, это, чтоб ты знала, – открытие Олимпийских игр или, к примеру, лазерное шоу, – ответил ей Вася.

– Ну и дурак ты, Стимфалийская Кура, – снисходительно покачала головой Милка. – Какое лазерное шоу можно организовать из древнегреческих мифов? Тут что-то другое…

– Насколько я поняла Элеонору Сергеевну, – вмешалась Людмила Ильинична, – она собиралась поставить такой праздник, где вы, одетые богами, проводили бы с шестиклашками всякие викторины, игры, а заодно проиграли бы несколько отрывков из мифов.

– Да ну-у-у… – протянула Милка. – Скукота одна…

Большая часть одноклассников с ней тут же согласилась.

– Знаешь, Маришка, – огорченно заявила Милка Константинова, когда они с Митрофановой шли из школы домой, – зря все-таки эта Элечка не ставит спектакли. Так хочется Джульетту сыграть, просто ужас… У меня обязательно получилось бы! Вот слушай: «Ромео! О-о-о-о! – душераздирающе крикнула она на всю улицу. – Зачем же ты, Ромео?..» Как там дальше-то… Не помнишь?

– Не помню, – улыбнулась Марина. – А чего ты так развопилась? Она же Джульетта, а не диджей.

– Так она ж, кажется, с балкона ему кричала… Или нет?

– Она не кричала, а сама с собой разговаривала.

– Ну… это почти одно и то же! – не огорчилась Милка и взахлеб продолжила мечтать дальше: – А чтобы Ромео непременно играл бы Феликс или Вадик Орловский. Тебе кто больше нравится, Феликс или Вадик?

– Никто, – буркнула Марина.

– Ой! Ну ладно врать-то! Всем они нравятся, а ей, видите ли, не нравятся. Я тебе, Мариночка, почему-то все всегда говорю, а ты мне – ничего. Даже обидно!

– Ну и чего ты мне такого секретного сказала? Что-то я ничего не помню.

– Как это что? Я буквально минуту назад честно и откровенно призналась, что мне нравятся Орловский и Лившиц, только я никак не могу понять, кто больше. Вчера мне казалось, что Вадик, а сегодня, когда он так некрасиво выступил с Кривой Ручкой, то я подумала, что Лившиц как-то интеллигентней… Ты-то как думаешь?

– Если рассматривать с точки зрения интеллигентности, то Феликс, конечно, лучше, – согласилась Митрофанова.

– Слушай, Маринка! – Милка до невозможности округлила глаза. – Я, между прочим, давно хотела тебя спросить, зачем ты ко мне от Феликса отсела? Столько лет сидела, когда на него и смотреть-то было противно, а сейчас, когда девчонки за него драться готовы, ты, как последняя дура, без боя отдала свое место какой-то там Слесаренко! Может, вы с Лившицем поссорились или… наоборот? Меня и девчонки без конца об этом спрашивают…

– Что значит «наоборот»? – удивилась Марина.