Светлана Бестужева-Лада - Берег любви

Но когда такси свернуло на более узкую улицу в сторону центра, и появились дома типично парижской архитектуры, с обязательными мансардами и балкончиками, утопающими в цветах, Николай ощутил, как властно его захватывает неувядаемая прелесть этого города.

«Интересно, почему я прежде не замечал, как это красиво? Почему смотрел на Париж глазами своей драгоценной супруги? Может быть, стоит задержаться на денек-другой, побродить пешком по центру, посмотреть то, о чем только в детстве читал в романах Гюго и Дюма? И вообще посмотреть на город: ведь таких красивых балконов я никогда еще не видел. Да и сами дома: вроде бы, типовые, а каждый – на свое лицо. И как это они умудряются?»

Мысль мелькнула – и исчезла, как только Николай представил себе эти прогулки по жаре, в совершенно чужом городе, да еще без знания языка. Нет уж, надо ехать, куда посоветовала та милая девушка в самолете, – к океану. К прохладе, тишине, подальше от людей. Балкончики, конечно, штука хорошая, но они – высоко, а ходить придется по земле, где полным-полно людей и машин. Надоело…

А Париж никуда не убежит, если захочется – вернется сюда еще раз… осенью. Вон тот сад, который проплывает сейчас за окном машины, он, наверное, очень красив в желто-красной листве. Что это такое, интересно? Можно ли там гулять или это – часть какой-то собственности типа усадьбы?

Шофер, словно прочитав его мысли, слегка повернул голову и сказал:

– Пер-Лашез.

В первую минуту Николай ничего не понял, но потом вдруг его осенило: да это же знаменитое кладбище! Надо же, вот так, в тесном кольце жилых домов, окна которых смотрят прямо на старые могилы… Конечно, тут уже давно никого не хоронят, сюда экскурсии водят, зато тишина, покой, шелест листвы за окном…

А вот интересно, смог бы он жить в доме с таким видом?

И тут же Николай подумал, что не может вспомнить, какой вид открывается из окон его загородного дома. И тем более не может вызвать в памяти то, что находилось перед окнами его теперь практически заброшенной московской квартиры. Господи, он и квартиру-то, оказывается, не помнил! А ведь выбирал, радовался, со специалистами по дизайну советовался…

Квартира в центре, это точно. Наталья тогда без конца говорила о какой-то московской «золотой миле», о кварталах между Остоженкой и Пречистенкой, где только и могут жить «приличные люди». Что там можно видеть из окон? Наверняка, стену здания напротив. В лучшем случае – бесконечно скопление крыш, но уж точно не зеленый массив, пусть и небольшой. Да, правильно, с одной стороны окна выходят на довольно оживленную, хотя и узкую, улицу, с другой – в тесный дворик, где тихо, но почти никогда не бывает солнца. Зато престижно! Как ему надоел этот пресловутый «престиж», кто бы знал…

От этих невеселых размышлений его отвлек голос шофера. Машина уже стояла перед огромным зданием достаточно замысловатой архитектуры. Николай по привычке полез в карман пиджака за кредиткой, чертыхнулся, не обнаружив этого самого пиджака, на секунду испугался, что расплачиваться ему нечем, но тут же сообразил, что деньги – в кармане куртки, а куртка – рядом с ним на сидении. Не без труда, но расплатился с шофером, который, кажется, остался доволен странноватым пассажиром. А может быть, он и не таких еще повидал, при его-то профессии.

Теперь оставалось совершить еще один подвиг: отыскать кассы, купить билет до нужного города и разобраться с расписанием. И все это – без знания языка, без услужливых помощников-секретарей-переводчиков, к которым успел привыкнуть за последние годы. Все нужно было делать самому и писать жалобы, если что-то пойдет не так, как хотелось бы, можно было только на самого себя.

Но кому-то тому, главному, там, наверху, он для разнообразия, кажется, понравился. Кассирша в быстро найденных кассах почти сразу поняла, куда требуется билет, а фланировавший по залу полицейский неплохо знал английский язык. Везение продолжалось и после того, как обнаружилось расписание поездов: нужный ему поезд отходил через полчаса. Так что минут через пятнадцать Николай уже подходил к стоявшему на перроне поезду, готовому отвезти его к мечте. Точнее, увезти из вязкого и липкого кошмара последних дней.

Поезд? Меньше всего это походило на поезд в сугубо российском, привычном понимании. Блестящая, обтекаемая, яркая сигара, или, если угодно, лежащая горизонтально ракета, готовая с места прошить любое расстояние в считанные секунды.

Хотя… секунды, это, конечно, сильно сказано. Время в пути составляло примерно три часа. По европейским меркам – целое путешествие. По меркам опять же российским, всего-навсего поездка на родимую дачу к любимым шести соткам кочек.

Правда, Николай уже и не помнил всех прелестей подобных вояжей; родители, царствие им небесное, подобной роскошью обзавестись не успели, а сам он начинал с полноценного загородного дома, минуя нормированные сотки, удобства во дворе и прочие «прелести» дачного житья-бытья.

Помнил только, как невероятно здорово было закатиться к кому-нибудь из счастливчиков – обладателей щитового домика у черта на куличках, жарить на костре шашлык, пить дешевенькое, кислое вино, петь под гитару… О сне никто и не думал, все были юные, здоровые, сутками могли, как бы сейчас сказали, «зажигать». А потом, как ни в чем ни бывало, отправляться по своим делам – к месту учебы или работы.

Как счастлив бывал он когда-то возле таких костров, рядом с какой-нибудь незамысловатой девчушкой. Как правило, и до серьезного-то не доходило, так, поцелуйчики да касание плеч. Но это самое касание давало куда больше, чем теперь приносят самые изысканные постельные радости…

Николай встряхнул головой. При мысли о «постельных радостях» тут же появлялось неотвязное видение: Ульяна Прекрасная, с заспанной, полу-испуганной, полу-недоумевающей мордашкой и ее так и оставшийся неизвестным юный партнер по койке. Разбросанная по всей спальне одежда, запах незнакомого мужского одеколона… да просто незнакомый запах! В общем, ничего приятного.

Хотя… Предшественницы Ульяны вряд ли соблюдали ему нерушимую верность, во всяком случае, иллюзий на сей счет Николай никогда не питал. Но хотя бы соблюдали видимость приличий, черт побери! Или это сейчас так принято: богатый содержатель для красивой жизни и молодые красавцы-жеребцы для радостей более интимных? Неужели он действительно настолько никудышний любовник, что с ним можно и вовсе не считаться – никуда, убогий, не денется? Пусть радуется, что ему вообще что-то обламывается от таких красавиц.

Но почему – никудышний? До женитьбы, кстати, проблем с женщинами у Николая никогда не было, и претензий он ни от кого не слышал, разве что упреки в легкомыслии и черствости. До женитьбы подруги ему втихаря не изменяли, если уж уходили, то после серьезной ссоры, или если вдруг встречали действительно «мужчину своей мечты». А легкомыслие и черствость… Так покажите мужчину, который хотя бы раз в жизни не услышал подобных упреков!