Анна Берсенева - Серьезные отношения

Проведя в своей пустой квартире неделю в полном одиночестве, Ирина готова была пойти куда угодно. С того вечера, когда она сказала мужу, чтобы он поступал по своему усмотрению, дома он не появлялся. Это была ужасная неделя – Ирина не предполагала, что в промежутке от невозможности жить без него до ненависти к нему нет никаких других чувств. Но это оказалось именно так: только невозможность жить без мужа и ненависть к нему, ничего посередине. Она никогда не любила контрастный душ для тела. А контрастный душ для сердца оказался для нее вообще невыносимым.

Можно было, конечно, не сидеть всю эту неделю в одиночестве, а пойти, например, к родителям. Но Ирина боялась даже подумать о том, как это будет. Как она скажет маме и папе, что муж променял ее на свеженькую девочку, которая смотрит на него влюбленными наивными глазками?

Подружки тоже исключались. Близких подруг у нее вообще-то и не было – она много лет не испытывала потребности в душевном соприкосновении ни с кем, кроме мужа. Игорь, конечно, и сам не знал, что заменяет своей жене всех подруг и что она нисколько об этом не жалеет, но она-то знала. Правда, приятельниц у нее было много, и школьных, и институтских, и с ними можно было не откровенничать, а просто поболтать о том о сем, что называется, развеяться. Но все-таки любая приятельница непременно спросила бы об Игоре – и что она ответила бы? Она даже имя его не могла слышать без содрогания.

К концу недели Ирина почувствовала, что если не пойдет хоть куда-нибудь, не поговорит хоть с кем-нибудь, то сойдет с ума. Только этот «кто-нибудь» должен был быть человеком посторонним, не знающим о ней ничего. Чтобы не ахал, не жалел и не сочувствовал. С точки же зрения постороннего человека сочувствовать ей было не в чем. Ну, изменил муж, ну, даже ушел. Не она первая, не она последняя. И что в этом такого уж страшного? Здорова, не голодает – в начале каждого месяца Игорь клал в ящик ее письменного стола деньги на еду, одежду и какие-нибудь непредвиденные расходы и в начале сентября положил тоже, они и сейчас там лежат. В общем, жить можно.

Почему, несмотря на все это, она не может жить, Ирина никому объяснить не смогла бы. Получился бы обычный набор банальностей: обманул, изменил, оскорбил, страдаю, рыдаю… Она с детства ненавидела банальности.

– Мне тут одноразовую скатерть подарили, – сказал Гена. – Ты постели пока. А сосед стол обещал дать. Сходим? – обратился он к одному из сидящих на диване гостей, рыжему, с помятым лицом.

– Ну, если надо, – пожал плечами тот. – Далеко?

– Да рядом тут, по коридору.

Они ушли за обещанным столом, на который Ирина за время их отсутствия должна была каким-то загадочным образом постелить скатерть. Все это отлично вписывалось в запыленный интерьер и напоминало какую-то скучную фантасмагорию. Или просто нервы у нее были взвинчены?

«Конечно, просто нервы, – подумала Ирина. – Что уж такого фантасмагорического? Собрались люди, готовятся выпить. Пошли к соседу за столом. Сейчас вернутся».

Она пыталась освободиться от своего настроения, как Царевна-Лягушка от собственной кожи. Но это удавалось ей гораздо хуже, чем Царевне-Лягушке. Видимо, потому, что никакого Ивана-Царевича она не ожидала.

Как только Ирина об этом подумала, в комнату вошел еще один гость.

– Здрасьте. Я Иван, – с порога представился он.

Ирина не удержалась и глупо хихикнула.

– А что такого? – обиделся Иван. – Нормальное имя. Русское.

– Извините, – торопливо проговорила она. – Я не над именем, что вы! Просто… Это я о своем.

– О своем, о девичьем, – с широкой улыбкой подхватил Иван. – Надо выпить. А то сидите как неродные.

Он извлек из своей наплечной сумки бутылку водки и мгновенно разлил ее по стаканам, поровну и с такой точностью, как будто отмерил мензуркой.

– Ну, за знакомство, – поднял он свой стакан. – А представиться вам что, западло?

Бесцеремонность и обидчивость сочетались в нем, как в подростке.

«Зачем я пришла?» – снова подумала Ирина.

Что ж, за малодушную попытку вырваться из одиночества надо было платить. Хотя бы общением с Иваном и прочими совершенно ей чужими людьми. И водка подходила к такой ситуации гораздо лучше, чем вино. Вздохнув, Ирина взяла со стола стакан.

– Да не было ее, блин, твоей Куликовской битвы! В принципе не было!

– Да-а, как все запущено… А Леонардо да Винчи хоть был?

– Леонардо вообще фантом! Для дебилов, которые по детективам ударяют. Может, скажешь еще, и Джоконда была?

Ирине казалось, что она вязнет в этом разговоре, как в сладкой волокнистой вате. Хотя вообще-то она не принимала в нем участия – сидела в углу дивана за спинами спорящих и прихлебывала вино из пластикового стаканчика. Пить вино после водки, конечно, не следовало; в голове у нее стоял неприятный туман. К счастью, вино в ее стаканчике скоро кончилось, а собравшиеся мужчины явно не были склонны к джентльменству, так что этого не заметили. Ирина поставила стаканчик на пол, и он с шелестом закатился под диван.

Спор про новую историческую хронологию, придуманную несколько лет назад никому не известным профессором, который сразу после своей придумки стал невероятно популярен, шел с самого начала вечеринки – кажется, с того момента, когда Генка принес и поставил посередине комнаты стол-«книжку». Даже непонятно, почему разговор свернул именно в эту сторону. Раньше, читая записи в Живом Журнале, Ирина не замечала, чтобы Генкины френды уделяли какое-то особенное внимание датам Куликовской битвы или подробностям жизни Леонардо да Винчи.

Еще спорили про каббалу – подходит она только для евреев или является универсальным ключом к мирозданию. Иван уверял, что ничего лучше каббалы человечество для познания мира и самопознания не придумало, другой же Генкин гость, мужчина в кипе, называвший себя в Живом Журнале Mashiah, сразу представившийся Борухом, а после второго стакана начавший откликаться на Борьку, заявлял, что каббала предназначена отнюдь не для всего человечества, а только для его избранной части, чем страшно злил Ивана, который по снисходительному Борькиному тону не мог не понимать, что его-то к избранной части человечества точно не причисляют.

Все это напоминало бред и обещало мигрень, больше ничего.

Ирина встала с дивана и, пробираясь между стульями, направилась к двери. К счастью, народу собралось много, поэтому ее исчезновение не должно было выглядеть демонстративным. Хотя, если разобраться, ей было все равно, как выглядит ее исчезновение. Гораздо больше тяготило то, что придется бесконечно долго добираться из Бирюлева к себе на Юго-Запад.

А вообще-то и это не тяготило.

Дверь в крошечную ванную комнату была прикрыта неплотно, и из тесной прихожей была видна Борькина спина. Спина мерно подергивалась, кипа упала в ванну, из-под локтей у Борьки торчали каблучки женских туфель и спущенные до самых каблучков чулки.