Элена Томсетт - Закованные в броню

– Вы выглядите удивленным, мой князь, – заметил оружейник, не поднимая головы, но мигом оценивая выражение лица поляка.

Острожский покачал головой.

– Я имел весьма интересную встречу у твоих дверей, Гойта, – медленно сказал он, словно взвешивая каждое слово. – Прекрасное видение в светло-лиловом платье под белым орденским плащом.

– Эвелина! – подняв голову, усмехнулся в усы мастеровой.

– Племянница гневского комтура, – уточнил молодой князь. – Холодная красавица-королева почти всех рыцарских турниров в этом году. Что она делала в сумерках у ворот твоего дома? Ты случайно не ее тайный любовник, старик?

– Скажешь тоже, – проворчал мастер, вновь принимаясь за работу. – Делаю для нее всякий мелкий ремонт, вот и все.

– По ночам? – удивился князь.

– А когда ж еще? Днем ее цепные псы комтура стерегут, да по турнирам и замкам водят. На пятки бедняжке наступают. А вечерами ей немного посвободнее. Псы то они псы, да порой ведут себя лучше людей. Покуда она не на свиданья с рыцарями бегает, они и делают ей маленькие поблажки. Девчонка-то – красавица писаная, и сердце у нее доброе. Никого не обидит. Даром что крестоносцы нашего брата не жалуют.

– Ты никак ее жалеешь, Гойта? – заметил Острожский, который слушал его очень внимательно, изумленный теплотой, звучавшей в тоне мастерового, в общем-то, не любившего крестоносцев, при упоминании этой девушки из их круга.

– Как же не жалеть, – согласился мастеровой. – Помог бы ты ей, князь.

– Помог?! – переспросил Острожский, не веря своим ушам. – Чем я могу ей помочь?!

– Говорят, что на переговорах в Плоцке, – доверительно сообщил ему мастер, ни на секунду не отрываясь от работы, так что стук его молотка по наковальне иногда заставлял его на некоторое время прерывать свою речь, – ваш король и наш магистр, помимо всего прочего, будут говорить об обмене пленными. Это так, мой князь?

– Вполне вероятно, – согласился Острожский, не понимая, к чему клонит Гойта.

– Включи девчонку в список пленных, поговори со своими друзьями-рыцарями и монахами из замка. Пропадет ведь ни за что красота такая, имей жалость к девчонке!

Князь Острожский открыл рот, чтобы его прервать, но затем снова закрыл его и выслушал слова Гойты до конца, после чего, убедившись, что тот закончил, осторожно уточнил:

– Ты хочешь сказать, что эта королева рыцарских турниров, Белая Роза Ордена, как называет ее мой друг Карл фон Ротенбург, пленница комтура, а не его обожаемая племянница?

От удивления Гойта выронил молоток.

– Племянница Валленрода? – глупо вытаращив глаза, переспросил он. – Да ты в уме ли, князь?! Где ты слышал такую глупость?! Племянница Валленрода!

– Но рыцари в замке убеждены в этом, – все также осторожно сказал Острожский.

– Рыцари из Среднего замка все равно, что дети, – презрительно сказал Гойта, приходя в себя, и, наклонившись, полез под стол в поисках молотка. – Они верят всему, что скажет им братия.

– Но она не похожа на пленницу! – вскричал Острожский.

Гойта вылез из-под верстака весь в пыли с молотком в руке и, сплюнув себе под ноги, с сердцем сказал:

– Важно, не на кого она похожа, а кто она на самом деле, мой князь! Она полячка из достаточно знатного рода, если судить по ее манерам и тому, как она держится. Она не хочет открывать мне своего имени, но она – пленница комтура, это точно. От людей я слышал, что он даже какое-то время держал ее в подземельях Гневно, стремясь получить ее повиновение. А при случае, когда она в очередной раз положит венец победителя турнира на твою глупую голову, мой князь, взгляни хорошенько на ее запястья. Говорят, она несколько раз пыталась убить себя и спасти свою семью от позора. Комтур держит ее под замком и бережет как зеницу ока. Только долго она не проживет. Ее красота все расцветает с каждым годом, но ее сердце умерло, оно даже уже не кровоточит. Помог бы ты ей князь, – снова повторил он. – Красота-то какая погибнет зазря!

Острожский был потрясен до глубины души.

Загадка поведения этой молодой женщины, ее бледность, странная трагическая красота при полном отсутствии какого-либо интереса в ее светлых холодных глазах, ее надменное презрение к мужчинам, – все, буквально все нюансы ее поведения внезапно обрели под собой основание. И оставалось лишь удивляться, как слеп он был до сих пор. Ночью он ходил взад-вперед по зале в своих покоях в гостевом крыле Среднего замка и никак не мог успокоиться. Ее прекрасное лицо, так живо напоминавшее ему лицо покойной королевы, неотступно стояло перед его мысленным взором, в то время как слова Гойты, сказанные на прощание, звучали в его ушах: «Самые крепкие доспехи князь – это не те, которые делают оружейники, поверьте мне. Самые крепкие доспехи создает человеческая гордость, доведенная до абсурда. Тогда она побеждает и порабощает человеческий дух и отныне ведет его прямиком к гибели, неважно, к чему она направлена, к освобождению ли гроба Господня или к вполне объяснимому человеческому желанию сохранить в чистоте свое имя. Э-эх! Поклоняемся Господу, а в душе горды как Сатана!»

Перед отъездом из Мальборга князь Острожский был вновь приглашен на личную встречу с магистром. В конце официальной части беседы, посвященной последнему уточнению аспектов встречи короля и магистра в Плоцке, которая должна была состояться сразу же после праздника Тела Господня, Конрад фон Юнгинген вежливо, с долей несвойственного для него любопытства, поинтересовался, как понравилось польскому послу его пребывание в замке. Князь Острожский, в свою очередь, учтиво поблагодарил магистра за оказанный ему теплый прием, призванный, без сомнения, продемонстрировать добрые дружеские отношения, которые в настоящее время пытаются достичь могущественный Орден и сильное Польское королевство.

Усмехнувшись в усы велеречивости поляка, стремящегося словно пародировать принятый при орденском дворе дипломатический этикет образца Священной Римской империи, Конрад фон Юнгинген доброжелательно спросил:

– Каковы ваши личные впечатления от пребывания при моем дворе, князь? Вам понравился Мальборг?

– Великолепный замок! – честно ответил поляк. – В военном отношении просто идеальный. Весьма впечатляет. Но, на мой взгляд, слишком мрачноват. Хотя возможно, это потому, что я – человек светский.

Великий магистр согласно наклонил голову.

– Я слышал, вас весьма благосклонно приняли гости Ордена, европейские рыцари. Только вчера маркграф Бранденбургский рассказывал мне о ваших глубоких познаниях в военном деле, а посланник его высочества герцога Бургундского отпускал комплименты вашим дипломатическим способностям и превосходному французскому.

– Да, ваша светлость, – чуть улыбнувшись, согласился молодой князь, – в этом отношении я нахожу пребывание в Мальборге чрезвычайно приятным. Более того, если уж мы заговорили об этом, я могу назвать его незабываемым.