Элена Томсетт - Закованные в броню

– Князь! – тут же шепнул ему Доманский. – Рискните. Боярин действительно большой знаток драгоценных изделий.

Воевода Адам решил, что пришло время вмешаться.

– Хорошо, Тверд, – сразу же приступил к делу он. – Всех нас ты знаешь, как облупленных, да мы и не принадлежим к верхушке знати. А вот что ты можешь сказать, например, о кресте князя Острожского?

Негодующе фыркнув от возмущения при мысли о том, что можно так грубо усомниться в его знаниях, боярин Верех ловко выхватил из камина уголек и прямо на белоснежной скатерти, постеленной поверх дорогого ковра на столе, в несколько приемов нарисовал ажурный, с затейливой вязью, крест.

– А ну-ка, – заинтересовался Кароль Радзивилл, обращаясь к Острожскому, – покажите ваш крест, князь!

Тот, поколебавшись секунду, расстегнул ворот камзола и неприметным движением вытянул из-под шелковых кружев нижней рубашки свой нательный крест. Резким жестом оборвав тесьму, он протянул его Радзивиллу. Литвин взял его в руки и поднес ближе к свету.

– Силы Христовы! – вскричал он, сличая крест с нарисованным на скатерти изображением. – Боярин, я недооценивал вас!

Польщенный похвалой, Верех выкатил грудь колесом и гоголем прошелся по горнице.

– Таких крестов было три, – пояснил он глубокомысленно, не без удовольствия поглядывая на сохранявшего молчание Острожского. – Все три попали к вашему отцу, князю Нариманту, молодой человек. В этом не может быть сомнений, все три креста делались в моей новгородской мастерской. Так что, – обращаясь в воеводе Адаму, подмигнул ему боярин, – это было легкое задание, мой дорогой шурин. Придумайте что-нибудь посложней.

Он гордо оглядел горницу и всех находящихся в ней людей. Прежде, чем кто-либо из них успел опомниться, в горнице мягко прозвучал голос молодого польского князя:

– Где же два остальных креста, дорогой боярин?

Верех поперхнулся от неожиданности, но тут же доброжелательно, с полным знанием дела пояснил:

– Ничего не могу сказать о них, князь, кроме одного: в настоящий момент ни у кого из сиятельных особ в Польше и Литве их нет. Два остальных креста, которые я делал по заказу вашего отца, бесследно исчезли после его смерти. Если бы они объявились, я бы непременно узнал об этом. Такой крест – слишком дорогая вещь для простого шляхетства и слишком заметная, если не приобрести ее законным путем.

– Благодарю вас, боярин, – серьезно отозвался Острожский, казалось, теряя интерес к дальнейшему продолжению беседы.

Но Твердислав Ярунович уже вошел в раж, и его трудно было остановить.

– Нарисуйте мне любой крест, – наступая на князя, продолжал хорохориться он. – Любой крест, который вы когда-либо видели на шее влиятельных людей из Польши, Литвы и Руси, и я скажу вам, кто его владелец!

Он почти силой всунул в руку Острожского уголек и подтолкнул его к столу.

– Вы пропали, дорогой князь, – извиняюще улыбнулась поляку тихая боярышня Елена. – Папа может говорить на эту тему до бесконечности.

– Рисуй, Зигмунт! – подбодрила Острожского неугомонная Эльжбета Радзивилл. – Разве тебе самому не интересно? Загони дядю в угол, только ты в состоянии сбить с него спесь.

Незнакомый Марине холодноватый ледок просквозил во взгляде Острожского. Он взял уголек и несколькими штрихами обрисовал контур, а затем и мелкие детали рисунка креста. Боярышня подозревала, что он сделал это лишь из вежливости, но увидев, как глубокая вертикальная складка пересекла гладкий, несмотря на годы, лоб боярина, угадала неладное.

Вся хвастливая спесь мигом слетела с Вереха. Он некоторое время, как завороженный, созерцал грубый набросок на белоснежном полотнище скатерти, а затем, словно сделав над собой усилие, оторвал взор от изображения и, обращаясь почему-то не к Острожскому, а к воеводе Адаму, шепотом, почти не сказал, а выдохнул, словно не веря самому себе:

– Это – крест Гедемина! Крест старшего сына князя Витовта, убиенного крестоносцами!

Марина ахнула и прижала руки к щекам. Воевода Адам порывисто наклонился вперед, словно хотел соскочить с лавки навстречу бледному, но спокойному польскому князю. Кароль Радзивилл круто обернулся от окна, недоуменно подняв брови, а пан Станислав с видимым наслаждением покрутил пальцами у виска.

В горнице стало тихо.

Прошло некоторое время, прежде чем смысл произнесенной фразы дошел до самого боярина Вереха. В следующую минуту он покачнулся и без сил опустился на лавку.

– Это ваш крест?! – неожиданно резко, почти грубо спросил у Острожского воевода Ставский.

Польский князь отрицательно покачал головой, нимало не удивившись, словно ожидая этого вопроса.

– Где вы видели такой крест?! – словно подброшенный пружиной, вскочил с лавки боярин Верех, в возбуждении не замечая, как пот катится по его холодному лбу, затекая ему за уши. – Отвечайте же, ради Христа!

На миг у него мелькнула шальная мысль. У княгини Анны золотисто-каштановые волосы и темные глаза. Маленький Витень был тоже золотоволос. Может ли быть?! Он лихорадочно считал в уме. Двадцать два-двадцать пять, не больше, было бы теперь Витеню, старшему сыну великого князя Витовта. Примерно столько же, сколько молодому польскому князю. Откуда у него этот крест? За что Витовт убил Нариманта? Может быть за то, что он был каким-то образом замешан в истории с крестоносцами и его детьми?!

Бесстрастный, спокойный голос Острожского несколько остудил пыл боярина:

– Я не помню, Верех. Где-то видел. Сожалею, что так расстроил вас.

Боярин шумно вздохнул и кивнул головой, то ли просто в знак согласия, то ли принимая извинения Острожского. Алые пятна возбуждения постепено сходили с его лица. Он пригладил разметавшиеся по лбу редкие серебряные пряди, еще раз искоса, пытливо осмотрел молодого князя с ног до головы, а затем сделал вид, что окончательно успокоился, в то время как напряженная работа продолжалась в его мозгу. Больше за весь вечер он не сказал ни слова.

Эпизод с крестом очень скоро был благополучно забыт всеми остальными, молодые люди смеялись, шутили, так как совместными усилиями воевода Ставский, Эльжбета Радзивилл и польский князь окончательно очаровали всю компанию, вызвав под конец улыбку на даже лице впавшего было в черную меланхолию пана Станислава Тенчинского. Боярин Верех не слышал ни слова из того, о чем они говорили. Он мучительно размышлял о том, что же теперь ему делать. Он не мог легкомысленно отнестись к поручению великого князя, которое тот дал ему перед отъездом в Польшу, и покинуть страну до того, как исполнит его. Но то, что он хотел сообщить Витовту, он не мог доверить простому письму или гонцу. К концу вечера боярин, наконец, нашел компромисс. Он постарается закончить все дела как можно скорее и после этого незамедлительно покинет Польшу. В деле, которое тянется двадцать лет, несколько дней ничего не решают.