Александръ Дунаенко - Код предательства. Рассказы о взрослой любви

Я же всё никак не соберусь побежать. Зимой жду лета, осенью – весны. Бегаю по бабам. Это всесезонно. Тащусь вот, сейчас, на 11-й этаж, кряхтя, проклиная всё лифтовое хозяйство. Нет, ну, раньше с этими этажами было всё-таки попроще. «Было небо ближе, были звёзды ярче…». А небо – оно, пожалуй, стало ещё ближе. Ну – не рукой пока ещё подать, но высота уже чувствуется – разрежённый воздух…

В кармане у меня две шоколадки. Я предварительно звонил. Мужа дома быть не должно. Уехал за товаром. Инна Сергеевна рассказывала, что у него есть пистолет. Так, маленькая подробность, деталь. Везёт же мне. Как-то дружил с девушкой, у которой, как я узнал чуть позже, муж сидел в тюрьме за убийство.

Может быть, этого тоже посадят. Жалко – такой молодой. Ему бы ещё жить да жить. И жизнь-то – только начинается. Джакузи недавно установил. Этот Павел Антонович легко может оказаться жертвой болезненных домыслов, беспочвенных подозрений.

Ведь у нас ничего не было и нет с Инной Сергеевной. Мы даже не целовались. То, что я смотрю на Инночку, когда она читает про своего Набокова, что я представляю её всю, какая она есть, под кофточкой и джинсами, когда она в кофточке и джинсах, и какая под халатом, когда она в халате, ещё ничего не значит, и этого к делу не пришьёшь.

Коснуться, провести кончиком пальца по кофточке там, где под тканью, напротив – сплюснутый лифчиком сосочек…

Все мужчины чего-то всегда себе представляют, можно прийти в ужас, если показать это по телевизору, но это норма, без которой мужчина как вид существовать не может.

Инна Сергеевна открывает дверь. Я сразу вижу её улыбку. Главное, из-за чего человек может понравиться сразу – это от улыбки. Вот Инна Сергеевна мне когда-то так сразу и понравилась.

У меня хобби – я смеяться люблю. Инна Сергеевна тоже. Значит, у нас много общего. Кстати, о весёлом: какие сегодня на Инне Сергееве плавочки?.. Красный тесноватый топик, короткая джинсовая юбка, колготок нет, всё по-домашнему. Черные бровки, конечно, подведены, реснички распушены где-то в пятикратном размере от первоначального состояния. Подрумянены ли щёки? Или это румянец естественный? От радости, от волнения, что меня, задыхающегося от счастья, увидела?..

Тут же под ногами начинают путаться Катя и Алёнка. Берите, детки, шоколадки. Интересно, как они про меня потом папе рассказывают? Подозреваю, что существует какая-то особенная женская порука. Не нужно обманываться, будто пяти, тем более семилетняя девочка – это такой несмышлёныш, которому можно запудрить мозги любой складной байкой. Это уже Тайная Планета, это уже Женщина. Планета-Полная-Тайн…

Привет, говорю, Инна Сергеевна. Я тебе принёс Веничку Ерофеева.

Мы проходим на кухню. На столе уже что-то из лёгких закусок. Меня ждали. Мелочь, а приятно. По чуть-чуть коньячку. Инна Сергеевна написала небольшой рассказик, ей хотелось мне его прочитать. Она забыла, что один раз я его уже слушал, а я, улыбаясь, промолчал. И прослушал ещё. И в этот раз её коротенькая вещица понравилась мне ещё больше. И я был рад, что не нужно напрягаться, придумывая слова одобрения. Новые, искренние слова нашлись сами собой, Инна Сергеевна радовалась, как ребёнок.

Я не влюбился в Инну Сергеевну, мне просто нравится на неё смотреть. Она сидит на стуле и ощущает мои глаза на своих голых коленках.

Так в каких же трусиках сегодня этот ребёнок, мать, жена и кандидат наук?

– Слушай, – зачитываю я ей из Ерофеева:

«Окно в Европу было открыто Петром в 1703г и 214 лет не закрывалось».

Я знаю, что Инне Сергеевне это должно понравиться, как и мне, и произношу фразы так, будто передаю чего-нибудь вкусненькое, чего попробовал сам и теперь хочу, чтобы и она ощутила этот замечательный вкус.

Я читаю ещё:

«А я глядел ей вслед и ронял янтарные слёзы».

«И ещё раз о том, что тяжёлое похмелье обучает гуманности, т.е. неспособности ударить во всех отношениях, и неспособности ответить на удар».

«Ценить в человеке его способность к свинству».

Конечно, как тут не улыбнуться. Инна Сергеевна делает это вслух, по-детски хихикает. У этой малышки весьма эротический смех.

Между нами стол. Я нахожу возможным пересесть поближе, рядом, чтобы невзначай поцеловать оголённое плечико Инны Сергеевны. Это такой пробный поцелуй. Если Инна Сергеевна позволит себе мне это позволить, то потом можно и в шейку.

У нас, у мужиков, всё одно на уме.

Веничка:

«Когда камыш только шумит, гнутся деревья».

«в чём-то соглашаюсь с Вильямом Шекспиром, но кое в чём и нет».

А поцеловать можно и в смеющиеся губки.

«Ведь блядь блядью, а выглядит, как экваториальное созвездие».

«Когда Господь глядит на человека, он вдыхает в него хоть чего-нибудь. А тут он выдохнул».

Неожиданно Инна Сергеевна начинает красиво плакать. Не клеится у неё семейная жизнь. Ну, это и козе понятно.

Надо бы как-то помочь. Сажусь опять напротив, наливаю по коньячку.

– Может, говорю, нам сексом заняться? К тому моменту я уже разглядел: розовые , весьма непрочные. Потянулась Инна Сергеевна за чайничком, утратила бдительность, короткая юбочка ещё сдвинулась кверху. Потом расплакалась – до того ли, чтобы следить за всем – тут вообще жить не хочется.

Ну, не умирать же? – Может, говорю, нам сексом заняться?

Полноватые груди Инны Сергеевны расстегнули топик до перемычки, соединяющей чашечки бюстгальтера.

– Нет, отвечает Инна Сергеевна. Я люблю мужа. И у меня месячные.

– А, если – орально? – я не оставляю своей затеи каким-то образом помочь молоденькой женщине восстановить душевное равновесие.

– Нет, орально мне не нравится, – всхлипывая, шепчет моя милая умница.

Я снова подсаживаюсь, помогаю её грудям: расстёгиваю две последние пуговички, и они чувственно расправляются в тонком розовом белье. Инна Сергеевна испуганно спохватывается: «Дети!..». Детей удаётся уговорить пойти на улицу, погулять. Всегда рвутся, а тут им вдруг захотелось дома посидеть. Но – уговорили. Прогулку профинансировали. «Сникерс» хотим – пожалуйста! Куклу хотим – пожалуйста! Минут сорок у нас в запасе есть.

Я укладываю Инну Сергеевну на диванчик в комнате для гостей. Она дошла ватными своими ногами и «без чувств» на него опустилась. Не диванчик – диванище ! Раньше такими делали залы в хрущобках.

Касаюсь губами щёк, плеч, шеи, груди. Закрытых глаз. Полуоткрытых губ. У меня 40 минут, но я не тороплюсь. Дай, Инна Сергеевна, наглядеться на тебя в эти минуты, дай возможность приближаться к тебе постепенно, по чуть-чуть, чтобы растянуть эти мгновения. Нет, я не влюблён. Я взрослый и опытный. И знаю, что я не второй у Инны Сергеевны. И не последний. Муж не в счёт. Нужно ли обманывать себя тем, что лежит она тут сейчас передо мной такая по-женски слабая из-за того, что вдруг потеряла голову, безумно в меня влюбилась? Нужно быть реалистом. Хотя бы в зеркало на себя посмотреть. И я целую Инну Сергеевну, целую осторожно, нежно просто потому, что где женщина – там Бог. А я – человек верующий…