Эль Эбергард - На тёмной стороне тебя. Не доверяйте красивым незнакомцам…

Но тут я запуталась. Неужели на свете не было других женщин, с чувствующим сердцем? А как же врачи, медсестры, учителя, сиделки, меценатки, в конце концов? Как же быть с монахинями и прочими служительницами церкви? Разве у большинства из них не было благородных и сострадающих сердец?

Получается, что я вернулась к тому же, с чего и начала. Я обхватила голову руками, досадуя на неразрешимость загадки. Постаравшись успокоиться, после нескольких вдохов и выдохов, я снова стала лихорадочно думать. Вот я – несостоявшаяся жертва Стефана с особо восприимчивой душой. Что во мне было еще такого, что указало бы на решение задачи ? Я жила одна, ну, или практически одна, не была замужем, не любила шумных компаний и увеселений, вдохновенно предпочитая окружающему миру мой собственный мир, в котором обитала я и моя скрипка. Ника, вторгавшаяся в мое личное пространство, не считалась. С ней я свыклась благодаря ее доброте и незлобивости.

Может, те девушки тоже предпочитали одиночество и самозабвенно отдавались своей работе? Но каким образом это отражалось на душе???

От отчаяния хотелось врезать по монитору кулаком, но я тут же погасила свою внезапную агрессию, устыдившись ее. Я решила написать неизвестному Whisper’у, чтобы попытаться прояснить для себя некоторые детали, если он только был способен мне помочь.

Адрес электронного ящика высветился сразу после того, как я нажала на сам никнейм. Сочинить небольшое письмо не составило труда. В нем я просила рассказать мне о том, откуда пользователь получил данную информацию и чем он руководствовался при выборе этой темы.

Отправив письмо, я поняла, что устала, пока разыскивала сайты о ритуальных убийствах. Причем моя усталость была больше морального плана, чем физического. Подробности кошмарного прошлого мира, в котором я живу, плохо сказались на мне. Я была слишком впечатлительной для отвратительных описаний жертвоприношений одними людьми других.

Конечно, мне еще следовало разыскать новые сведения о демонах и о символах, но пока я решила отложить это мероприятие до вечера или завтрашнего утра. Оставалось надеться, что мой след не удалось засечь какому-нибудь случайному демону, проходившему мимо гостиницы. Я не представляла, чем стану сейчас заниматься и что могло бы вытеснить из моей памяти все то, что свалилось на меня за последние несколько дней.

Читать мне уже не хотелось: ни теорию музыки, ни теорию черной магии. В лифте я вытащила медальон на свет и принялась его рассматривать с еще большей тщательностью. Ничего нового на медальоне не появилось и это разочаровало меня, хотя глупо было бы надеяться, что там я увижу ответ на свои мучения.

В номере я прикончила половину клубничного пирога, запив это нескончаемым количеством чашек чая, оправдываясь полученным стрессом.

В таком виде и застали меня мои друзья, вернувшиеся с прогулки с очередной дюжиной пакетов и сумок, пока я дожевывала пирог и мечтала заполучить еще такой же. Вероника вздыхала и охала, беспокоясь за мою фигуру, но мне было совершенно все равно.

Когда ты чудом остаешься в живых после нападения одного из самых страшных существ на свете, а потом выясняешь мерзкие подробности, сопутствующих свиданиям с неземными мужчинами помышляющих вырвать твое сердце, то перспектива поправиться на килограмм или два вызовут разве что кривую улыбку.

Вена так и осталась для меня городом, символизирующим смерть и спасение одновременно. Вероника с Мишей несколько раз умудрились вытащить меня из номера, недоумевая, почему я столь странно реагирую на их приглашения.

Вена, такая прекрасная, музыкальная и величественная, наполнилась демонами всех возрастов и размеров, угрожающих уничтожить меня. От этого и правда можно было сойти с ума, но я надеялась, что с моим отъездом в Россию все закончится и вся мистика земного шара не будет способна достать меня.

Теперь я могла с уверенностью сказать, что, к моему огромному сожалению, любовь к путешествиям бесследно испарилась, не успев, как следует, прижиться в моем возвышенном (ха-ха!) и таком одиноком сердце. Если по дороге в Австрию я тешила себя планами и надеждами на то, что теперь уж все будет иначе, чем всегда и я начну откладывать деньги на следующую поездку, ну, скажем, в Прагу, то теперь меня грызло желание засесть в моей квартирке и никогда оттуда не выходить.

Не могу сказать, что это желание далось мне легко. Я не могла скрыть своей досады на сложившиеся обстоятельства и на то, что моя душа не принадлежала мне целиком и полностью. Как я могла бы быть уверена в ее сохранности, если газеты, телевидение и интернет вещали о преступлениях, имевших ко мне самое прямое отношение?

В общем, теперь я совсем не была уверена в своем будущем, как и не знала, как долго этому будущему суждено продлиться. Гостиница стала моим временным убежищем на пути к добровольному отшельничеству в городе на Неве. Оставалось без приключений добраться в Россию, а потом, может, и в Украину, поближе к бабушке с дедушкой, которые смогли бы помочь мне хоть чем-нибудь, поведав о моей таинственной прабабушке. Ее я не знала. Она умерла несколько лет назад, не жалуясь на какую-то конкретную болезнь. Перед этим прабабушка прожила целых сто два года, удивляя своим долгожительством и бодростью.

Скорее всего, мне не суждено прожить целый век. Такой щедрости мне точно не видать, учитывая обстоятельства, заставившие меня думать о позорном бегстве из Вены.

Даже невероятная весть о том, что Миша достал для меня билет в Венскую оперу, не оглушила меня. Всего неделю назад я бы прыгала до потолка, а потом бы накинулась на Мишку с Никой с поцелуями, поклявшись им в вечной дружбе и любви. Было стыдно, очень стыдно, что я не смогла как следует передать всю степень моей благодарности за щедрые подарки, что преподносили мне мои друзья. Таких друзей поискать! И пускай Ника рядит меня в наряды от ведущих кутюрье и пропагандирует светский образ жизни, я никогда не откажу ей в этом.

Но теперь, когда за каждым углом мне виделось чудовище с кинжалом, не говоря уже о темной огромной зале Венской оперы, жертвы, на которые я шла, подчиняясь Вероникиному вкусу, казались мне смехотворными. Я бы с радостью надела все серьги в уши, нос и брови, что носят папуасы, пообещала бы никогда не снимать тяжелой бижутерии с щиколоток и запястий, гордо вышагивала бы на пятнадцатисантиметровых каблуках, лишь бы Ника с Мишей не смотрели на меня с обидой, почему это их подруга вздумала отказываться от билета в театр!

Как бы я объяснила им свое смятение и панику, вообразив, что за мной следят холодные глаза убийцы, жаждущего принести меня в жертву?

Нет, с одной стороны, мне хотелось в оперу. Я страшно истосковалась по настоящей музыке. Но мой инстинкт самосохранения делал из меня настоящего зайца, позабывшего, что перед норой растет грядка с морковкой, если рядом с этой грядкой притаилась лисица. Мне было стыдно и перед самой собой, и перед друзьями. Видение обоюдоострого ножа слишком живо маячило в моей памяти, как и безжалостные слова Стефана, чтобы я могла вот так просто и безрассудно отправиться навстречу неизвестности.