Александра Арсентьева - Любовь не терпит сослагательного наклонения. Роман

– Что случилось? Он такой красивый, честный, смелый, сексуальный. И делает все ради тебя.

– А не нужно больше ничего для меня делать. Он мне больше не нравится. Только главный редактор – это его единственные полномочия в отношении меня.

– Что произошло? – повторил муж, а Сет прислушивался к их разговору, надеясь узнать, почему он больше не нужен любимой.

– Бабник. Я их не люблю. Он попытался убедить меня в том, что я хотела, чтобы он меня поцеловал. Странные Вы, мужчины. Я хотела тебя и ухаживала за тобой, стихи тебе писала… Разве я ухаживала за Сетом?

– Ты… его не отталкивала.

– И лишь поэтому он возомнил о себе нечто необыкновенное? Глупо. И он ненавидит собак и не понимает, как можно сидеть на одном месте часами. У него энергии много, она… просто превышает все допустимые нормы. Это я говорю как биохимик. Мне нравятся спокойные мужчины. А еще Сет не понимает, что я нашла в тебе. Говорит, что ты – предмет мебели, что порядочность скучна… И как-то… неприятно смеется над тем, что мне такие нравятся… как ты. Как можно смеяться над любовью? Она – чудо, а разве над чудесами смеются?

– Может, он просто ревнует?

– Тогда ты и ревнуешь интереснее и вежливее.

– И это учитывая ту пошлость, что я говорил тебе в постели?

– Да. К этому можно привыкнуть. Привыкнуть можно даже к тому, что ты как-то сказал, что у меня две дырки, а у тебя всего одна… И я обиделась, будто ты сказал, что я досталась тебе с браком, дырявая, то есть. К унижению любви привыкнуть нельзя. Даже легкая влюбленность, основанная на хорошем отношении, исчезает от злой иронии. Никогда прежде я так не ошибалась в людях. Я, правда, думала, что Сет – хороший парень.

– Но он хороший, – профессор чувствовал, что Сета нужно защитить, хоть он его и недолюбливал.

– Но не для меня. Я так рада, что они с Юфем поженятся. Юфем будет счастлива и не заметит, что Сет не обращает на нее никакого внимания. Ей не нужно внимание – она соскучилась по штампу в паспорте.

– Как-то ты говоришь о них… обидно.

– Нет, просто здраво, без сантиментов. Иногда они мешают увидеть истинное положение вещей. В-общем, столько в нем не того, что мне нужно… Зачем столько негатива в одном человеке? Предпочитаю мужчин без недостатков.

– Ангелов, что ли? – удивился профессор.

– Нет, всего лишь тебя.

– Да во мне целая куча недостатков! – стал разубеждать ее профессор.

– И это тоже мне нравится… в тебе.

– Что именно?

– Твоя попытка себя очернить, замаскированная под хвастовство.

Сет понял, что между ним и Одри больше не будет романтики, а деловые отношения годятся для тех, кто не влюблен в свою партнершу по работе. И с головой окунулся в свою семейную жизнь. Они даже были счастливы, поскольку Юфем не знала, о чем думает Сет. Он умел быть романтичным и поддерживал все начиная жены.

А профессор этой ночью сказал Одри:

– Счастлив я, что он тебе больше не нравится. Работай с ним, знакомься со своими актерами, выполняй для них работу… Делай, что хочешь, но не отнимай у меня права… ревновать. После сегодняшней свадьбы Сета и Юфем я чувствую, что должен признаться тебе… Я, именно я ревную, а он… – он выразительно посмотрел вниз, – Хочет доказать свою ревность.

Одри рассмеялась.

– Теорема уже доказана, – и погасила ночник на тумбочке у кровати.

Рухсар росла уверенной в себе девушкой, смелой, образованной и культурной. Со школьной скамьи, воспитанная на поэзии Пушкина, Лермонтова, Блока, Есенина, она обожала русскую и некоторую зарубежную литературу, трепетно относилась к родному греческому языку и, даже общаясь в соцсетях, не позволяла себе допускать грамматических и различного рода ошибок.

Мама ласково называла ее Сарой, а отец просто-напросто ее обожал до безумия, ведь она внешне походила на него, а внутри основательно продолжила линию поведения Роберто Барберри. Как бы ни недолюбливал Роберто Барберри профессора Ноя, а сам профессор старался заслужить доверие знаменитого тестя любыми средствами.

Школьные годы шли для Рухсар резко, волнами, потому что дети ее откровенно недолюбливали. И то, что она была внучкой уже очень старого миллионера, не помогало ей построить нормальные отношения со сверстниками. Учительница русского языка и литературы на одном из родительских собраний предложила матери Рухсар остаться и сказала ей, что девочка ее сильно отличается от остальных, и в этой школе, да и в любой другой она ни с кем не найдет общего языка и ей всегда будет скучно, поскольку она выше их по интеллекту. Одри грустно кивнула головой – она ведь давно замечала нечто подобное – и ушла с собрания.

Как и любая девочка в школе, Рухсар с детства питала некоторый интерес к мальчикам. Интерес этот был сопряжен лишь с различиями пола, но это уже было кое-что. Уже в школьные годы Рухсар начала понимать, что мальчики совершенно не умеют ухаживать за девочками: они били девочек портфелем по голове, дергали их за косы, отбирали у них школьные принадлежности, воровали всякую мелочь и все это лишь для того, чтобы каким-то странным образом обратить на себя внимание. На эту тему уже тогда очень откровенно поговорила с матерью и услышала, что у той подобного опыта не было – профессор сначала делал вид, что она – его протеже, а потом просто поцеловал ее и сделал предложение. Перед фактом поставил: я тебя люблю, как женщину и все. Одри даже не могла с точностью утверждать, только ли мужчины с низким уровнем культуры так ухаживают, или все остальные тоже, или же это бывает по-разному. Чужой опыт никогда никому пригодиться не может, так же, как и бесполезно копить детям приданое – у них все равно окажутся другие интересы и ничего из того, что родители скопили, им в жизни не понадобится; хотите помочь детям реально – копите деньги, а не вещи; каждый живет своим умом и совершает свои собственные, индивидуальные ошибки и исправить их пытается по-особенному, как считает он.