Мейси Эйтс - Самая великолепная ночь

По мнению Тарека, еда – это лишь инструмент для выполнения задания. Еда – не больше чем топливо. А в качестве топлива куда лучше подходит кофе.

Он вошел в обеденный зал и увидел, что Оливия уже сидит во главе стола. На ее тарелке лежало не больше двух ложек каши, чашка кофе дымилась рядом. Оливия подняла глаза и улыбнулась. Это была красивая улыбка. Розовые губы, зубы ровные и белые.

Сегодня она нравилась Тареку больше, чем вчера. Вот только женщины ему еще менее интересны, чем еда.

– Доброе утро, – поздоровалась Оливия. Легкий румянец обагрил ее щеки, что почему-то обрадовало Тарека.

– Доброе, – ответил он больше из вежливости. Для него оно отнюдь не было добрым.

– Как спалось? – спросила Оливия.

– Не очень хорошо. Чувствую себя уставшим.

Оливия многозначительно кивнула:

– Не догадываетесь, почему?

Вспышка смутных воспоминаний пронеслась в голове. Ужас. Боль. Беспокойство.

Тарек потряс головой. Эти воспоминания, когда-то схороненные глубоко внутри, воскресли с его возвращением. После того, как Тарек нашел дневники брата.

И доказательства, что это Малик приказал убить их родителей. Это тайна, которую Малик ни за что не раскрыл бы брату. А люди Тахара знали о гибели короля и королевы от рук сына еще при его жизни. Правление Малика принесло людям бедность, голод и непомерные налоги за жизнь в городах без малейшей инфраструктуры.

Но убийство родителей – это еще не все. Дневники содержали целые хроники того, как Малик пытал Тарека. Чтобы сломать его. Чтобы превратить в простое, но смертельное оружие, используемое по первому приказу.

Если бы брат не скончался – видимо, от передозировки, – Тарек сам бы его убил после прочтения дневников.

Потому что Малик не сломал его. А сделал только сильнее.

Воля Тарека закалилась, в этом не было сомнений. Но каждая капля крови, пролитая Маликом из вен брата, впиталась в местную землю. И привязала его, а не Малика, к местному народу.

– Не нравится мне все это, – признался Тарек.

В ту же секунду к нему подбежала служанка:

– Могу ли я вам чем-то услужить, шейх Тарек?

– Кофе, – проворчал Тарек. – И хлеб.

Служанка взглянула на него так, словно опасалась за его психическое состояние. Но, не сказав ни слова, кивнула и вышла за дверь. В обеденной остались только Тарек и Оливия. Так и не сев за стол, Тарек принялся расхаживать по залу.

– Ты ведь знаешь, что я не спал?

Голубые глаза Оливии округлились, светлые брови взметнулись.

– С чего вы взяли?

Тарек стиснул зубы. Может, он и не разбирается в женщинах, но умеет понимать интонации.

– Я знаю, что скрывается за твоей маской спокойствия. Ты знаток дипломатии, но иногда твой голос дрожит. А еще у тебя острый язык. И если ты держишь его за зубами, значит, тебе есть что скрывать.

Лицо Оливии как будто потемнело. И странное, приятное чувство разлилось по телу Тарека. Новое, незнакомое.

«Удовлетворение», – мысленно предположил он.

А почему бы и нет? Всю жизнь он терпел только лишения. Не это ли награда за внезапную победу?

Но что получил он вместе с ней?

Был хозяином себе, повелителем пустыни, а стал несчастным, страдающим бессонницей психопатом. Тарек ничто не презирал так, как чувство беспомощности. А ведь именно бесполезным он чувствовал себя каждую минуту после возвращения в стены дворца. Так нужна ли она – такая победа?

– Вы лунатили, – неожиданно смело сказала Оливия. – Ходили во сне. Голым. С мечом.

Что-то было в этих словах, от чего Тарек почувствовал жар в груди. Это снова случилось. Он опять делал то, о чем не помнил. Отсутствие самоконтроля. Тут есть о чем заволноваться.

– Я не помню, – резко ответил Тарек.

– Поэтому вы не отдохнули, – как ни в чем не бывало продолжала Оливия. – Может, все-таки присядете к столу?

– Мне некогда сидеть.

– Завтрак пойдет вам на пользу, – сказала Оливия и улыбнулась.

– Это было настолько смешно?

– Мы уже ссоримся, как муж и жена, – заметила Оливия. – Мой муж никогда со мной не завтракал. Он перекусывал чем-то жутко неполезным еще до того, как я вставала, и уходил работать.

– К любому образу жизни привыкаешь.

– Маркус любил свою страну. Но по утрам он все делал в спешке, потому что часто загуливал допоздна. – Оливия грустно выдохнула. – А потом весь день старался наверстать упущенное. Он был слишком молод, чтоб справляться со всем в одиночку.

– Я не так молод, но тоже не справляюсь один.

– Сколько вам лет?

– Тридцать. По-моему.

Легкое непонимание отразилось на лице Оливии.

– Вы не уверены?

– Я потерял ход времени, – признался Тарек. – Мне никто не готовил торты со свечами.

Оливия нахмурилась. И Тареку показалось, что его слова расстроили ее уж слишком сильно.

– Никто? – переспросила она.

– Если кто-то и готовил, то это было в далеком детстве.

Когда были живы родители. Но воспоминания Тарека не уходили в такое далекое прошлое. Иногда… лишь иногда он вспоминал лицо отца. Такое серьезное. И честное. Он что-то говорил, но слов было не разобрать.

Хотя Тарек и не пытался.

– А мне всегда пекли торт в день рождения, – сказала Оливия. – Но мне редко было с кем его разделить. Лишь повзрослев, я стала выезжать куда-то с друзьями. И да, мне двадцать шесть лет, если вам интересно.

– Нисколько.

Тарек ответил честно. Если что-то и интересовало его в Оливии, то уж точно не возраст.

– Это нормально для человека, который и свой-то возраст не помнит, – подметила Оливия. – Сколько лет вы прожили в пустыне?

– Пятнадцать. Периодически я приходил во дворец, разговаривал с братом. Но редко оставался здесь даже на ночь.

Неожиданно Тарек поймал себя на мысли, что как будто начал сильнее любить мир. Теперь, когда в нем не было Малика.

– Сегодня с вами легче общаться, – призналась Оливия.

– Мне приятней жить совсем без общения.

– Скучаете по одиночеству?

Тарек нахмурился:

– Нет.

– Этой ночью вам что-то снилось?

Он попытался вспомнить, но разум снова окутал туман.

– Это был не сон. Что-то другое. Меня разбудило нечто.

Тарек знал, что это была боль. Боль воспоминаний. Но говорить об этом вслух не стоит.

Дверь зала открылась, и вошла служанка с дымящимся кофейником и корзинкой булочек.

– Может, хоть сейчас присядете? – предложила Оливия.

И в этот момент пришло озарение. Тарек вдруг понял, что удивляло его в Оливии.

– Ты меня не боишься? – спросил он, отодвигая кресло от стола.

Он сел там, где служанка поставила кофейник и сейчас наливала ему чашку кофе.

– Ночью я испугалась, – призналась Оливия. – Потому что вы были с мечом.

Резкая, жгучая боль пронзила грудь Тарека.

– Я не сделал тебе больно?

– А вас бы огорчило, если бы сделали?