Юлия Кова(ль)кова - @социальные сети

Для христиан Иерусалим – город, связанный с Иисусом. К тому же Иерусалим находится всего в восьми километрах от Вифлеема, где родился Христос. Есть, за что воевать до смерти? Точно, есть: христианская религия так же, как и ислам, высоко чтит мучеников, принявших смерть за веру.

В исламе мученика за веру, родину, честь и семью называют шахидом. Российские мусульмане называют шахидами воинов, павших в Великой Отечественной войне 1941—1945 г. г. В XXI веке слово «шахид» (благодаря очень быстро пишущим журналистам, у которых нет ни секунды свободного времени на изучение того, о чем они вообще пишут) стало синонимом словосочетанию «террорист – смертник». За это мусульмане будут вечно признательны братьям – журналистам. Ведь сами мусульмане называют Иерусалим «Al’Kuds» – в переводе с арабского, «священный город».

А теперь выводы.

Итак, за две тысячи лет духовным главам трех религий так и не удалось договориться между собою об особом статусе Святого города, а для правителей стран считать Иерусалим неприкасаемым тоже почему-то нельзя. Лидерам стран- участниц конфликта постоянно требуются оружие и деньги для поддержки интересов своей страны, а позиции их соседей, поддерживающих противоборствующие стороны, формируется исключительно под влиянием собственных политических выгод.

Умница Насер умело лавировал между соседями и партнёрами почти четырнадцать лет. Упрямец Садат, получивший Египет из рук народа, предпочел действовал иначе. Придя к власти в 1970 году, уже в семьдесят пятом Анвар Садат объявил «инфитах» – политику открытых дверей, после чего его страна начала жить исключительно за счет иностранных вливаний. Для получения займов и дотаций от Международного валютного фонда Садат урезал государственные субсидии на продукты питания и топливо внутри страны. В итоге, в стране выросли цены на товары первой необходимости, и жители Египта немедленно ощутили на себе все «прелести» экономики, привязанной к западному миру. Через два года Садат с удивлением обнаружил, что в его стране начались хлебные бунты. Решение о сокращении субсидий, принятое с подачи МВФ, пришлось отменить. Поздно: к тому времени в Египте назрели внутригосударственные конфликты. Когда оппозиция Садата стала открыто критиковать его действия, а фундаменталисты – проклинать его за очередное поражение в войне с Израилем, президент Садат моментально перешел от слов про демократические свободы к делу и повел масштабные репрессии внутри страны. Первый удар Садат нанес в интеллектуальный костяк Египта.

Первыми в репрессиях погибли египетские ученые, интеллектуалы, военные, врачи, а также представители исламского и православного духовенства. Правление Садата закончилось через одиннадцать лет, 6 октября 1981 года на военном параде в Каире. На Садата устроили покушение, и он был убит. В покушении обвиняли фундаменталистов группировок «Исламский джамаат» и «Египетский исламский джихад», но подозревали, что к убийству Садата приложили руку и «Аль-Мухабарат», и КГБ с «Цахалом». Впрочем, племянник убитого Насера утверждал, что в заговор были вовлечены только Соединенные Штаты.

14 октября 1981 года четвертым президентом Египта стал исламист суннитского толка Хосни Мубарак. На том параде он, бывший выпускник Военной академии имени Фрунзе, был тяжело ранен: от смерти его отделяло ровно десять сантиметров. Именно Мубарак начал постепенное сближение Каира и Кремля. Официальных причин было несколько. Правды не знал никто. И только в узких кругах шептались, что Мубарак так же, как и русский царь, Александр Второй, переживет шесть покушений. Седьмое должно было убить Мубарака и навсегда вернуть Египет обратно под власть «Лэнгли».

В восьмидесятых годах главой семьи Эль-Каед по- прежнему был Рамадан – брат-близнец Мив-Шер, матери Дани. Он был старше своей сестры ровно на два года. В отличие от Мив-Шер, миниатюрной, как статуэтка, изваянная Чипарусом, Рамадан обладал хорошо развитой мускулатурой и волевым, жестким лицом. Как и у Мив – Шер, у Рамадана была капризная линия рта, загадочный разрез янтарных, с медным отливом, глаз и чёрные, вразлет, брови. Они, да ещё и неправдоподобно густые ресницы дарили лицу Рамадана чувственность и выразительность. Рамадан выглядел очень привлекательно и считался бы истинным мусульманином, если бы не одно «но»: Рамадан Эль-Каед был убеждённым холостяком и категорически отказывался жениться.

Когда муж Мив-Шер умер, то согласно законам ислама, его сын Дани должен был поступить под опеку главы семьи, то есть Рамадана. Одиннадцатилетний Дани не возражал. Но если бы Рамадан спросил у племянника, чего хочет сам мальчик, то подросток бы ответил так: «Уехать туда, где я буду счастлив и где обо мне никто не знает».

Увы, Дани возненавидел прекрасную Александрию, потому что здесь он потерял своего любимого отца. Мальчик хотел, чтобы его abu вернулся, и мир снова стал прежним. Когда Дани закрывал глаза, то видел перед собой лицо отца. Когда Дани открывал глаза, то понимал, как сильно скучает по Амиру. Но говорить вслух о подобном для наследника рода Эль-Каед было немыслимо и недостойно. Так Дани научился скрывать свои истинные мысли и чувства. Постепенно мальчик все больше и больше замыкался в себе. Он даже не заметил, как сильно изменилась после похорон его мать, Мив-Шер.

В день, когда Амира предавали земле, двадцативосьмилетняя Мив-Шер Эль-Каед навсегда провожала свою первую привязанность. Стоя у могилы мужа, женщина, не успевшая узнать настоящей любви, встречала свое первое одиночество.

«Лучше б я никогда не знала тебя, Амир, – грустно думала женщина, – сейчас ты поднимаешься в djanat , в рай, а я спускаюсь в ад – djahannam , который должна буду пройти до конца, одна».

Именно в этот момент до слуха Мив-Шер донесся разговор Рамадана и ее сына Дани. Мив-Шер нечаянно услышала имя «Лили Файом», которое произнес ее брат, и вспомнила об одной встрече. Произошла эта встреча год назад, когда Рамадан привел в ее дом неизвестного темноволосого мужчину. Рамадан звал незнакомца Симбад. У Симбада был внимательный взгляд лучистых карих глаз и невероятная улыбка.

«Такой улыбкой с женщиной можно сделать всё», – смущенно решила неоперившаяся Мив-Шер, украдкой разглядывая обаятельного незнакомца. А еще Мив-Шер вспомнила о том, что ее муж Амир пообещал Симбаду беречь Лили Файом, как зеницу ока, и защищать её ребенка.

Мысль о том, что у Амира могла быть связь, от которой на свет появились внебрачный сын или дочь, раскаленным железом вонзилась в мозг юной женщины. В ночь после похорон Амира Мив-Шер так и не смогла заснуть. Обхватив пальцами воспаленный лоб, она ходила взад-вперед по осиротевшей без мужа комнате и снова и снова перебирала в памяти воспоминания и впечатления. Наконец, Мив-Шер вспомнила всё и физически ощутила тот миг, когда уязвленная гордость и ревность сдавили в безжалостном кулаке её кровоточащее сердце. Мив-Шер была совсем юной, когда она родила Дани. Родовые муки продолжались десять отчаянных часов. Жестокие страдания закончились яростным криком младенца и беспамятством матери. Когда Мив-Шер очнулась, то услышала слова, которые окрылили ее и убили: «У тебя мальчик, детка. Здоровый, хорошенький, очень славный мальчик. Но он был слишком большим. Другого ребенка ты уже не сможешь родить. Этот мальчик – твой первый и последний».