Евгений Черносвитов - Сага о Белом Свете. Порнократия

Зал безмолвствовал.

«Не наши» психофармакологии безмолвствовали угрожающе… Но ни один не сорвался с места и не ушел из зала!..

…Владимир Николаевич открыл широко рот, опять не отворачиваясь от зала и долго брызгал туда дезодорантом. Потом, с нескрываемой иронией начал так:

«Товарищи и коллеги! Если у кого-либо из вас возникла хульная мысль, что у меня в дезодораторе наркотик – прошу подойти и попробовать… Я извиняюсь, что часто им пользуюсь, стоя здесь на трибуне, но моя эмоциональная речь вызывает не сухость во рту, а неприятный запах… это, кстати, запах серотонина!»

Зал от такого неожиданного поворота в выступлении, сделанного докладчиком, растерянно охнул! А Владимир Николаевич продолжил, как ни в чем, ни бывало:

«Я заканчиваю. Осталось сказать только самое главное! Я заверяю вас, коллеги, что никто не сможет доказать, что феназепам, имеющий одну и ту же формулу с вашими бензодиазепинами, выработан по вашей схеме! Потому, что ваши бензодиазепины – синтетические психотропные препараты, о которых вы ничего не можете сказать в отношении их действия на организм больного человека, на его психику. А советский бензодиазепин, наш феназапем – эндорфин, и добыт он из органов теплокровных животных! Все, что отличает советский феназепам от инородных бензодиазепинов, относится и к советскому пиразидолу, мягкому антидепрессанту – эндорфину, очень близкому к серотонину… У меня все! Благодарю за внимание и терпение. Каждый из присутствующих, если пожелает, может после дебатов подойти ко мне, здесь поставят стол, на котором будут коробочки – красные. Если коробочка с „серпом и молотом“ – это феназепам… Если же с эмблемой Института Психиатрии Министерства Здравоохранения РСФСР, под которой золотыми буквами написано „Подарок от Григория Яковлевича Авруцкого“ – это пиразидол. Коробочек всем хватит, если будите брать по одной штуке феназепами и пиразидола. Но, на всякий случай, на столе будет лежать на сто коробочек больше, чем присутствующих в зале!»

Зал встал! Гром аплодисментов был такой силы, что старинные люстры из дворцов польских шляхтичей, закачались, хрусталь их мелодично зазвенел, как если бы в зале Шаляпин исполнял бы «Блоху»!..

…Авруцкий получил только Государственную Премию. Владимир Николаевич – ученую степень доктора и звание профессора. Так как Сергей Васильевич был с самого начала включен в группу Авруцкого, ибо апробировал препараты, после их проверке на животных, в больнице, в которой работал. Конечно, с официального согласия директора Института им. В. П.Сербского, академика Г. В. Морозова, ему полагалась степень доктора медицинских наук, от которой он категорически отказался. Мотивируя свой отказ тем, что препараты апробировались в разных советских клиниках, а степень доктора присваивали только ему. По существу, он был прав. А формально – нет. Никто из врачей других клиник, где апробировались препараты, не был официально включен в группу Авруцкого…

«Давай, притормози, я спрошу у мужика, как проехать к Лычаковскому кладбищу. Ты, по своей карте, уже полчаса колесишь возле одних и тех же столбов!» – сказал Сергей Володе. Они решили развеяться и отдохнуть от Конгресса в тени надгробий и тишины знаменитого Лычаковского Кладбища, и заплутали. Впереди шел мужчина, наверняка местный. Володя, догнав мужчину, поехал медленно, а Сережа высунулся в окошко и спросил:

«Товарищ, скажите, как проехать к Лычаковскому кладбищу?»

«Волга» почти касалась бампером ног мужчины, а он продолжал идти, словно не слыша, что к нему обратились! Сергей еще раз, громче повторил свою просьбу. Мужчина продолжал спокойно идти. Тогда Володя, остановив машину, вышел из нее, догнал мужчину и сказал:

«Pan powiedzieć, jak dostać się na cmentarz Łyczakowski we?» Мужчина тут же резко повернулся, лицо его расплылось в улыбке, и он ответил:

«Och, mówisz po polsku bardzo dobry, bardzo dobry panie!» Потом добавил, продолжая улыбаться:

«Czy naprawdę mówić po polsku?» «Nie, bo wiem, że kilka zwrotów tylko zaczął nauczać».

«Ну, тогда я буду говорить по вашему, по-русский… Но вас я не люблю… Мой отец сражался против вас. Как раз на Лычаковском кладбище, прятался в старинных склепах… Обязательно туда сходите! Они с шестнадцатого века… Красноармейцы не могли справиться с нашими вплоть до пятидесятого года. Потом все поубивали и в склепах оставили…»

«Так ты, сын власовца или бандеровца?» – не выдержал Сергей, выскакивая из машины. Мужчина обернулся к нему, видимо собираясь что-то резко ответить, но вдруг словно остолбенел, Володя и Сергей с любопытством смотрели на него. Потом, придя в себя, весьма дружелюбно заговорил: «Парень, ты знаешь, что очень похож на Сергея Есенина?»

«Знаю! Только внешне…»

«Я перевел почти всего Есенина. Очень люблю его стихи. Я – поэт и переводчик… Еще я люблю Лермонтова. Тоже небольшую книжечку его лирики выпустил на польском… Пушкина не смог перевести, хотя люблю и понимаю…»

«Интересно!» – в слух сказали Сергей и Володя. Мужчина открыл небольшую сумку, вынул оттуда тоненькую книжке и сказал:

«Только одна и осталась! Все раздарил! Но тебе, Сережа, подарю!»

«А я и действительно Сережа! Только не „Александрович“, а „Васильевич“ и фамилия моя не Есенин, а Хорошко… Прошу, так и подпишите: Сергею Хорошко…»

«Странная у тебя фамилия – Хорошко, да и ты, наверняка ей соответствуешь!..

…«Простите, ребята, за первоначальную негостеприимность… А, что, может ко мне забежим? По рюмочке настоящей „Сливянки“ выпьем…»

«Спасибо, у нас через час банкет. Мы с Конгресса. Видели, наверное, афиши? Весь город ими расклеен!»

«Вы – врачи?» «Врачи».

«Мой отец тоже был врач…».

Мужчина присел на корточки и на колене подписал книжку Сергею, по-русски:

«Другу Сергею Хорошко на добрую память! За то, что он очень похож на моего любимого поэта Сергея Есенина!»

Поблагодарив львовского поэта – поляка, останки отца которого покоятся в старинном склепе Лычаковского кладбища, с автоматом рядом, сражавшего неистово против Советской Армии, друзья пошли к машине. Захлопнув дверь, Сергей на прощанье крикнул мужчине:

«Do widzenia, panowie! Dziękuję bardzo za Esenina!» «I dziękuję do życia Esenina Serge!»

…На обложке книжки было: JESIENIN. На развороте, где оставил надпись польско-львовский поэт – Sergiusz Jesienin. POEZJE. И мелким шрифтом – Poezje wybral i przełożył TADEUSZ NOWAK.

«Как – голыми? Даже без трусов?» – Испуганно воскликнул Владимир Николаевич, даже баранку «Волги» чуть не бросил. Они ехали за тремя мини автобусами где-то в огромной степи, темной-претемной ночью, только фары передних микроавтобусов и собственной машины, освещали… весьма широкую и хорошо асфальтированную дорогу. Они ехали на банкет. А куда, – держалось хозяевами Общества невропатологов и психиатров Западной Украины, в полном секрете. Одно было известно всем, что они ехали на банкет. Нет, не на обычный банкет, который организуют хозяева каждого Всесоюзного слета невропатологов и психиатров после работы, а какой-то экстравагантный, прямо-таки, пикантный!