Андрей Эмдин - Когда ты проснешься…

Я искренне уважал этого сурового, не смирившегося со своей ненужностью в силовых органах старичка. Борис Сергеевич (в компании мы его ласково называли дядей Борей) был личностью волевой и сильной. Отдавший бо́льшую часть жизни службе в Министерстве внутренних дел, он вдруг оказался за бортом в результате очередной реформы. «Нужно давать дорогу молодым!» – неожиданно сообщило Борису Сергеевичу руководство и, с почестями проводив, заменило более молодыми, перспективными и амбициозными кадрами.

Дядя Боря оказался не единственным, кто в те сложные годы проиграл неравный бой с системой. Большинство его боевых товарищей спились, не в силах вынести ощущения своей ненужности. Однако пожилой военный не растерял бодрости духа и предусмотрительно перешел с государственной службы на коммерческую. Мы взяли его на работу и ни разу не пожалели – дядя Боря оказался настоящим профессионалом и не раз выручал нас с Вадиком. В том числе и в щекотливых, не всегда законных вопросах. Что поделать, бизнес есть бизнес!

Дядя Боря оставался в нашей стремительно меняющейся среде оплотом старомодного уюта, островком железной нравственности и чести, которой так не хватает современному миру.

Я относился к дяде Боре с сыновьим уважением, и он в точном соответствии с выданной ему ролью по-отечески хмурил брови, когда я нетрезвый заявлялся в офис после полуночи, чтобы показать очередной новой знакомой «закулисье рекламного бизнеса». Эти ночные экскурсии редко заходили дальше кожаного дивана в моем кабинете, а когда они заканчивались, дядя Боря неизбежно встречал нас со спутницей на обратном пути, стоя в дверях своей комнаты в конце коридора. «Здрасьте», – густо басил он, прищуривая глаза и помешивая чай в старой оранжевой кружке со свешивающимся с краев пакетиком. Мои спутницы что-то пищали в ответ и исчезали в проходе, а дядя Боря укоризненно качал вслед головой, когда я оборачивался перед выходом из офиса.

К моменту, когда Вадим закончил свое непечатное выступление, у меня не осталось сомнений, что даже бойцы, немало повидавшие на своем веку, густо покраснели под своими непроницаемыми масками. Я улыбаюсь и развожу руками.

– Ну и сволочь же ты, Саша… – шепчет партнер, и напряжение на его лице сменяется улыбкой.

Поняв, что спектакль окончен, дядя Боря кивает «орлам», и те дружно направляются к выходу, гремя тяжелыми сапогами по нежному офисному паркету.

– Спасибо вам! – горячо благодарю я дядю Борю. – Я целый год так не смеялся, с прошлого раза, когда разыгрывал Вадима. Тогда я ему…

– Замолчи! – рычит взявший себя в руки Вадим и легонько тычет меня в плечо, после чего направляется к зеркалу приводить свой внешний вид в порядок.

– Молчу-молчу! – картинно вскидываю руки я и обращаюсь к пожилому охраннику: – Пожалуйста, соберите всех, будем праздновать.

Мы с Вадимом приводим в чувство перепуганный персонал и следующий час проводим в неожиданном для сотрудников чаепитии. Коллеги с удовольствием уплетают извлеченный из сейфа торт и на все лады пересказывают друг другу произошедшее, перебивая и приукрашивая повествование все новыми деталями.

– Хорошая традиция. Никогда не перестанет мне нравиться! – говорю я Вадиму, когда мы спустя несколько часов, поблагодарив коллег за участие, закрываемся в его кабинете.

Падаю на диван и под неодобрительные взгляды друга закидываю ноги на кофейный столик. Под подошвами ботинок оказывается журнал с изображенным на обложке солидным господином в унылом сером костюме и галстуке, которому такое обращение наверняка пришлось бы не по душе.

– Должен признать, – задумчиво говорит Вадик, подойдя и столкнув коленом мои ноги со стола, – с каждым годом ты становишься все изощреннее в своих розыгрышах. Иногда я даже начинаю жалеть, что согласился на это десять лет назад. Но меня успокаивает то, что всего через неделю… – тут он, коварно усмехнувшись, выдерживает драматическую паузу, – наступит моя очередь делать твою жизнь невыносимой.

С Вадимом мы знакомы почти двадцать лет, десять из которых традиционно вместо подарков на дни рождения устраиваем друг другу сумасшедшие розыгрыши. Дни нашего появления на свет следуют с интервалом в неделю, и меня с юности возмущало то, что Вадим, которому посчастливилось родиться первым, имеет огромную фору в том, чтобы переплюнуть своим выступлением все мои спектакли.

Впрочем, этим преимуществом Вадим пользовался редко. Несмотря на то что росли мы вместе, наши представления о жизни оказались до невозможного разными. Вадим – всегда спокойный и рассудительный, человек, исповедующий Планирование и Практичность как две основные религии. И я – сумасшедший ураган, мало к чему в этой жизни относящийся серьезно и убежденный в том, что извлечение удовольствия из каждой промелькнувшей секунды есть главная суть и смысл жизни. Нетрудно догадаться, что розыгрыши Вадима были полным отражением его характера: тщательно выверенные, идеально спланированные, безопасные… и оттого предсказуемые и скучные.

Однако, несмотря на различия в темпераментах и взглядах на жизнь, нам каким-то чудом удалось несколько лет назад создать общее дело. Еще большим чудом было то, что оно существовало и по сей день. Невозможная смесь из хозяйственности Вадима и моей неугомонности вдруг оказалась неожиданно продуктивной. Созданное нами рекламное агентство хоть и не хватало звезд с неба, но обеспечивало нас с Вадимом и еще два десятка сотрудников всем необходимым. Не обеднело агентство и в тот момент, когда в семье Вадима произошло пополнение.

У предсказуемо рано женившегося друга недавно родилась дочь. Мы вместе встречали его супругу из роддома, и едва завидевший укутанную розовую малышку Вадим расплылся в отеческой нежности, утонул в ней с головой да так и не вынырнул обратно, с гордостью приняв внушавший мне ужас статус семейного человека.

Некоторое время я подзуживал старого приятеля на предмет его внезапно наступившей старости («Не старости, а зрелости!» – каждый раз занудно поправлял меня Вадим), а потом оставил счастливого друга в покое. В конце концов, принимать счастье близкого человека как свое собственное, даже если ты такое счастье в гробу видал, – лучшая форма любви, на которую способен человек.

И я страшно любил Вадика, несмотря на его занудство и разлинованную настольным органайзером жизнь. Вадим отвечал взаимностью, в шутку (в шутку ли?) называл меня Демоном и частенько закатывал глаза, призывая небесную канцелярию к ответу. Он вопрошал, за какие такие грехи двадцать лет назад ему «ниспослали вот это» тем славным июньским вечером, когда мы встретились на стройке, оба занятые поиском приключений на свои тощие мальчишечьи задницы.