Андрей Эмдин - Когда ты проснешься…

Уже позднее, когда мы провели бесконечные часы в разговорах, я понял, что Оля из тех девочек, которым в детстве хочется признаваться в любви. В ней не было искусственной, надменной холодности, которой маленькие девочки учатся сразу же, как только у них начинают получаться песочные куличики. Как только она понимает, что если начать вести себя с мальчиками определенным образом, то куличики – стараниями попавших под детское обаяние мальчишек – начинают появляться перед ней сами собой, мир маленькой принцессы с тех пор никогда не становится прежним.

Оля больше была похожа на девочку, которая не только сама слепила все свои куличики до единого, да еще и показала мальчишкам по песочнице, как это правильно делается. После чего скорее всего быстро потеряла интерес к скульптурам из песка и стала смотреть, что еще в этом мире осталось непознанным.

С появлением Оли на острове время потекло иначе. Она всегда находила способы внести разнообразие в тихую расслабленную рутину тропического рая. Умела смотреть на кажущиеся простыми вещи под другим углом, после чего с легкостью консервного ножа вскрывала скучную действительность и извлекала на свет новые, блестящие точки зрения.

Иногда Оля проявляла прекрасное чувство такта, чувствуя момент, когда стоило выключить неуемный жужжащий моторчик. Но уже через минуту в ней снова включался дух авантюризма, и девушка начинала изобретать все новые способы внести в монотонную и умиротворенную окружающую обстановку толику контролируемого безумия.

Бывало, мы о чем-то жарко спорили, но, не сойдясь во мнениях, Оля всегда внимательно выслушивала мои аргументы, прежде чем высказать свои. И даже иногда их принимала. Я отвечал ей взаимностью, признавая за ней право отличаться. Но это различие ничуть не умаляло моей симпатии, а даже, напротив, с каждым днем распаляло ее еще сильнее.

В другой раз она что-то с интересом рассказывала, и мы невзначай касались друг друга, неловко жестикулируя. От этих прикосновений меня била дрожь. В них не было и намека на вульгарные, пьяные клубные облапывания, ни намека на сексуальный вызов. Она прикасалась своими прохладными ладонями, в шутку заключала меня в объятия, и я сходил с ума, вдыхая медовый аромат ее волос и тонкий терпкий запах молодого загорелого тела.

Оля тоже чувствовала возникающее между нами электричество. Вдруг замирала, когда я невзначай гладил ее по спине, и задерживала свою руку в дружеском прикосновении чуть дольше, чем того требовали правила приличия.

Были в ее поведении и некоторые странности. Например, даже после нескольких дней пребывания на острове и состоявшегося формального знакомства Оля предпочитала избегать компании других обитателей. Мои островные друзья, с которыми я провел свой первый вечер в клубе, проявляли тактичность, не навязывая свое общество. Мы лишь перекидывались несколькими общими фразами, если пересекались на пляже или в клубе. Но Оля почему-то это общение игнорировала, не заходила дальше вежливого приветствия и постоянно тянула меня подальше от других гостей.

После того завтрака с похищением скатерти мы редко проводили время в клубе. Оля говорила, что «всякие рестораны» надоели ей еще дома и на острове ей хотелось бы все делать «не так, как обычно». Я разделял желания подруги, и большую часть времени мы проводили под густой растительностью, окружавшей отель, и на берегу моря, наслаждаясь послеобеденным сном в тени пальм, купаясь и загорая.

Наша кожа быстро приобрела ровный бронзовый оттенок без каких-либо последствий, вроде охватывающих все тело огнем солнечных ожогов – еще один подарок таинственного острова, заботящегося о комфорте своих гостей.

Но самым главным подарком все-таки была Оля. Не проходило и дня, чтобы я не поразился странному совпадению, по которому мы оба оказались в этом маленьком тропическом раю, где одежда подходит по размеру, а на полке вдруг находится твоя любимая книга. Иногда я в шутку говорил, что так гармонично подходящая мне Оля – часть идеальной сервисной программы отеля, за что получал щелчок по лбу и хвастливые заверения в том, что «вообще-то так и должно быть».

В комнате Оли так же, как и в моей, нашлись книжки, и иногда мы развлекали друг друга чтением вслух. Подруге традиционно доставались женские роли, а мне мужские. Она своим тоненьким голоском пыталась изобразить монолог героини в летах, а я покатывался со смеху. Оля картинно обижалась, запускала в меня книгой и заставляла дочитывать монолог престарелой леди за нее. И тогда наступала ее очередь смеяться.

Мы не пытались выяснить ничего об обычной жизни друг друга с тех самых пор, как Оля отказалась назвать свой город. Вполне хватало объединяющего нас маленького райского уголка и того волшебства, которое мы в нем находили. Местные могли бы нами гордиться – настолько мы стали похожими на них в отказе от всего мирского. Могли бы, если бы порой не приходили в полный ужас от нашей манеры нарушать все возможные принятые на острове правила.

В один из вечеров мы выпрашиваем у Джима бутылку вина и пару бокалов к ней. После чего, привычно игнорируя светский вечер на террасе, направляемся прямиком туда, где однажды случайно встретились.

Оказавшись на пляже, садимся на прохладный песок и по очереди, как в студенческие годы, отпиваем прямо из бутылки. Позабытые бокалы остаются лежать на песке, а мы молча смотрим на гипнотизирующий калейдоскоп синих огоньков в воде.

– Как ты думаешь, эти огоньки знают, насколько они красивы? – задумчиво спрашивает Оля, положив мне голову на плечо.

– Думаю, нет. Им ведь никто об этом никогда не говорил.

– А разве для того, чтобы узнать, что ты красив, кто-то обязательно должен об этом сказать?

– Ты знаешь, что ты красивая? – задаю я вопрос в лоб.

– Догадываюсь… – тянет Оля через несколько секунд смущенного молчания.

– Ты знаешь об этом потому, что тебе так говорили мужчины. Женщина свою красоту познает через мужчин. Скажет мужчина своей женщине «ты самая лучшая» – и она каждое утро будет просыпаться с этой мыслью. Самые красивые женщины – те, которых любят. Их легко узнать по глазам – их освещает свет, зажженный мужчиной. Есть мужчины, которые всю жизнь этот свет в своих женщинах гасят. Но есть и другие – кропотливо поддерживающие яркий огонь, подбрасывающие ветки и оберегающие его от ветра.

– Так почему же тогда эти огонечки такие красивые?

– Потому что мы их любим.

Оля улыбается, делает глоток, а я забираю у нее бутылку, втыкаю донышком в песок и, поднявшись, протягиваю руку.

– Что? – не понимает она, но протягивает руку в ответ и поднимается с песка.

Молча привлекаю Олю к себе, обнимаю за талию и подаюсь чуть в сторону, увлекая ее за собой, и какое-то время мы молча танцуем под размеренный, понятный лишь нам двоим, ритм ночного моря. Чувствую сквозь тонкую отельную одежду, как сильно бьется Олино сердце.