Даниэла Стил - В нужное время

Болезнь быстро прогрессировала: к Рождеству Эрик уже никого, кроме дочери, не узнавал. Алекс больше не справлялась с уходом за ним, и пришлось нанять еще одного медбрата. Разум Эрика был полностью помрачен: он уже почти не говорил, несколько раз в пижаме убегал на улицу, а однажды вышел в кухню, где находилась Елена, и с идиотской ухмылкой скинул с себя всю одежду. Елена ахнула, прижав руку ко рту, зарыдала и выбежала вон.

Алекс бросила писать, времени сейчас едва хватало на то, чтобы кое-как делать домашние задания. Все силы, физические и душевные, уходили на заботу об отце.

В рождественские каникулы Эрик перестал есть и вставать с постели. Неделю его кормили внутривенно, а затем отвезли в больницу, чтобы поставить желудочный зонд. Глядя, как отца увозят на «скорой помощи», Алекс горько плакала, а Елена и Пэтти тщетно старались утешить ее.

Остаток каникул Алекс провела в больнице, у его постели. К Новому году отец перестал узнавать и ее. Разум превратился в чистый лист, сам он – в младенца. Теперь Эрик только спал, когда его что-то беспокоило – плакал. Порой смеялся без причины и махал руками. Зонд свой постоянно выдергивал, так что в конце концов пришлось связать ему руки.

Всю оставшуюся неделю каникул Алекс почти не выходила из больницы – даже ночевала на кушетке рядом с кроватью отца, хотя он ее не узнавал. В первый день отправилась из больницы в школу, а затем снова вернулась к отцу и увидела, что палата пуста. Она подумала, что его куда-то перевели – или, может, отвезли на осмотр. Заметив, что Алекс стоит посреди палаты и растерянно озирается, вошла старшая медсестра – и по ее лицу Алекс поняла все.

– У меня печальные новости, – сказала медсестра и обняла ее. Как и все в отделении, за эту неделю она успела хорошо узнать и полюбить девочку, тихую, не по годам серьезную, безупречно воспитанную и преданную отцу.

Алекс замерла. Слова медсестры о том, что отец скончался тихо и мирно, во сне, доносились словно откуда-то издалека. «Зачем я пошла сегодня в школу? – думала она. – Я ведь так и не попрощалась с ним… даже не попрощалась». И при мысли, что прощаться, в общем, было уже не с кем, что Эрик Уинслоу, ее обожаемый папа, покинул этот мир, становилось еще горше.

Из больницы ее забрала Елена. Билл Бьюкенен организовал заупокойную службу и похороны. Церковь была полна – пришли старые друзья и сослуживцы Эрика, все, кто знал и уважал его при жизни. На кладбище Алекс поразилась, увидев могилу матери. Эрик не говорил ей, что Кармен тоже похоронена здесь, на семейном участке. Теперь они снова вместе, думала Алекс.

Поминок не было – лишь несколько ближайших друзей Эрика заехали после похорон к нему домой, чтобы выразить дочери соболезнования. Всю ночь Алекс просидела без сна в кабинете отца, в его любимом кресле, представляя, что он сейчас с ней.

На следующий день к ней пришел Билл Бьюкенен. Сообщил, что, согласно воле отца, теперь он ее опекун. Опекунство предстоит утвердить в суде, но это чистая формальность. Рассказал, что финансово Алекс вполне обеспечена, у нее есть возможность получить образование и жить безбедно, пока она не начнет работать. Однако есть серьезная проблема, которую отец при жизни решить не сумел. Где и с кем ей теперь жить?

– Разве я не смогу остаться тут с Еленой? – прошептала Алекс.

Мягко и сочувственно Билл объяснил, что это невозможно. Закон запрещает детям до восемнадцати лет жить без надзора взрослых. И Елена здесь не помощница: у нее свой дом и семья, по вечерам она уходит домой, по выходным не работает, значит, Алекс будет находиться одна. Нет, это не выход. Дом останется за ней, однако Эрик сам предложил Биллу на эти несколько лет сдавать его внаем, чтобы подзаработать денег и сохранить дом в хорошем состоянии. А Алекс эти несколько лет придется прожить где-то еще.

– Я не хочу в интернат! – решительно заявила девочка, словно прочитав его мысли.

Билл лишь пожал плечами. Он и сам понимал, что это не лучший вариант, но иного выхода не видел. Родных у нее нет. А жить четыре года под присмотром экономки и добрых соседок – невозможно.

– Давай вместе об этом поразмыслим, – предложил он. – Вероятно, что-нибудь придумаем. А пока поживи тут.

Он попросил Елену пожить несколько дней в доме, присмотреть за Алекс, и та согласилась.

«Ума не приложу, что делать!» – сокрушался Билл по дороге домой. Дочь Эрика, не по годам разумная, серьезная и ответственная, запала ему в душу, и хотелось как-то устроить ее судьбу. Но что тут можно предложить, он не представлял.

Мысли об Алекс Уинслоу не давали ему покоя и дома, и Билл решил посоветоваться с женой.

– Ее отец тоже не хотел, чтобы она отправилась в интернат, – рассказывал он. – Понимал, что девочке там будет плохо. Она необычная – не из таких детей, что легко вливаются в компанию сверстников. А на каникулах ей будет и вовсе некуда податься. Но, с другой стороны, куда же еще ее девать?

– Билл, – произнесла Джейн Бьюкенен, – у меня есть идея. Конечно, совершенно безумная, но… дай-ка я позвоню!

Она встала из-за стола и набрала номер своей кузины.

Кузина Джейн, Мэри-Маргарет – или Мэри-Мэг, как звали ее в семье, – была энергичной женщиной. Вот уже много лет она возглавляла женский доминиканский монастырь в пригороде Бостона. Сиротского приюта или пансиона для девочек там не было, в монастыре жили взрослые женщины, по большей части полные сил и работающие где-то в городе. По вечерам в монастыре действовала школа для взрослых: монахини читали лекции и вели семинары для женщин по соседству. Атмосфера монастыря, когда Джейн бывала в гостях у кузины, напоминала ей студенческое общежитие, правда, с весьма суровыми порядками, но с живой, творческой обстановкой, полное интеллектуальных разговоров обо всем на свете и интересных проектов. Сама матушка Мэри-Мэг, хотя годы ее приближались к шестидесяти, была энергична и полна идей. Она шла в ногу со временем, и ее «вечерняя школа» собирала вокруг себя множество людей – не только католиков, но и тех, кто хотел духовно расти и развиваться. «Это хороший способ привлекать людей к Богу», – говорила матушка Мэри-Мэг. Не обходилось без проблем с вышестоящим церковным начальством. Порой ей напоминали, что монастырь не должен превращаться в развлекательный центр, но она упирала на то, что заботится о духовном здравии местной католической общины, и епископ закрывал глаза на нарушения монастырского устава.

Как обычно, Мэри-Маргарет не сразу подошла к телефону.

– Извини, – произнесла она, запыхавшись, – я занималась пилатесом. Мы только что открыли у себя секцию пилатеса для сестер и прихожанок – так увлекательно!

Еще, как помнила Джейн, Мэри-Маргарет посещала в собственном монастыре кружки фотографии и кулинарии. В своем почтенном возрасте она сохранила интерес к жизни, и монашеские обеты не мешали ей постоянно учиться чему-то новому.