Мария Метлицкая - Я тебя отпускаю

И ничего ее не раздражало, ничего – ни случайные кемпинги и гостевые дома со стойким запахом чужого блуда, ни гостиницы «на час», где в номере с бордовым шелковым покрывалом уж точно должна была бы оскорбиться девушка из приличной семьи. Ну или хотя бы посмеяться. Ее все устраивало. Так почему же так раздражает сейчас?

В чем она может его упрекнуть? Он всегда был честен и никогда не обещал ей уйти из семьи. Сначала «маленький ребенок, неработающая жена» – тогда юрисконсульт Татьяна еще была домохозяйкой.

– А почему твоя жена не работает? – удивилась Ника. – Это же скучно! Тем более что ребенком занимается бабушка.

Увидела: вопрос ему не понравился.

– Это, детка, наше семейное дело, – жестко ответил Илья. Но тут же спохватился: – Тебе это надо? Зачем тебе чужая головная боль?

Обиделась, но виду не подала. Но на всю жизнь усвоила – эта территория обозначена флажками. И за эти флажки – ни-ни. Никогда.

Было еще и такое: пару лет назад в случайном разговоре осмелилась дать совет по воспитанию ребенка. Совсем невинный, пустяковый. Но снова вляпалась. Он ответил грубо, незаслуженно грубо. Несправедливо был резок. За что? Обиделась страшно, два дня не брала трубку – немыслимая история.

В чувство привела мама:

– Ты знала, на что шла. Или принимаешь, или нет. Вот от этого и пляши.

Но если честно, было совсем не до плясок. Совсем.

Зато окончательно и навсегда урок этот усвоила: никогда. Негласно подписываешь пакт на «необиды» и молчание и всегда готова к недоговоренности, уловкам, хитрости и обману. И ни к кому, кроме самой себя, претензий быть не может.

Утром чуть-чуть посветлело, и, хотя солнца по-прежнему не было, небо, слегка очистившееся от туч, давало слабую надежду.

После кофе в номер – идти вниз совсем не хотелось – Илья объявил, что сегодня уж точно никуда не пойдет.

– Во-первых, – он втянул носом воздух, – у меня, кажется, насморк. А во‑вторых, мне надо работать, детка. Дела накопились, прости. Сама, а? Ну как-нибудь? – И язвительно хихикнул: – Тебе же не привыкать, верно? Да и осталось два дня, слава богу.

Она поняла: хочет остаться один. Но это «осталось два дня, слава богу» ее смертельно обидело. Но тут же начала его оправдывать. И вправду, что хорошего? Номер этот, с поблекшим венецианским шиком, с запахом затхлости и плесени, такой сырой, что влажными были и постель, и носильные вещи. Эта убивающая серость и мрак за окном, бесконечный дождь и промозглый ветер и ей надоели чертовски! Так на что обижаться – на правду? Вот, ей-богу, смешно! Ей самой очень хотелось домой! В Москву, в здоровый январский морозец и белый пушистый снежок, в родную квартиру с центральным отоплением, в свою в самую уютную на свете постель! В свой душ с местами отвалившейся плиткой – ремонт надо делать, ремонт! А они с мамой все собираются. К своим книгам, настольной лампе, зеркалу на стене. Ей даже захотелось на работу, честное слово! К своим девчонкам, к разговорам, к сплетням, к вечному «чайку и кофейку» со сдобными булочками. Впрочем, какие уж тут булочки. С булочками, кажется, пора завязывать. В зеркале в ванной она увидела, что поправилась. Еще бы, бесконечные пирожные, круассаны, пиццы и макароны! Она тяжело вздохнула. Вот, нажрала. Это-то быстро: пара дней – и несколько килограммов. А потом попробуй их сбросить! Два дня. И слава богу, что два!

Но и эти два она проведет как хочет.

Ника быстро оделась, примирительно чмокнула Илью в щеку и радостно выскочила на улицу.

Дождя не было, была легкая морось, мелкая и теплая, совсем ерунда. Она пошла на пристань, взяла билетик на вапоретто, который отплывал на остров Мурано. Полупустой пароходик проплывал мимо кладбища Сан-Микеле, острова Святого Михаила Архангела, на котором лежал Иосиф Бродский, ее любимый поэт.

По лицу текли слезы. Господи, да что с ней?

Через сорок минут, чуть покачиваясь на шатком мостике-причале, Ника сошла на берег.

На каждом шагу были лавки, лавчонки, магазинчики и магазины со знаменитым стеклом – статуэтки, бесчисленные вазы и вазоны, салатники, чашки и тарелки, бокалы и сахарницы, часы, наручные и настольные. Светильники, люстры, канделябры и ночники. Ожерелья и браслеты, кулоны и крестики.

От этого пестрого великолепия слегка рябило в глазах. Ника переходила из лавки в лавку, все они были пусты, и заскучавшие продавцы оживлялись при виде ее, но, прекрасные психологи, немедленно теряли интерес, моментально распознавая, что покупатель из Ники никакой, из разряда «так, поглядеть». Интерес теряли, но вежливо и приветливо улыбались, такая работа.

Снова не удержалась – поди справься с собой! – и купила два граненых винных бокала из темно-рубинового стекла, тяжелых, устойчивых, равновесных, каких-то основательных и солидных. Под вино, ей и маме. Под грузинское киндзмараули или ахашени, терпкое, сладковатое, пахнущее виноградом и солнцем. С пару минут подумала и купила еще два – ну мало ли, девчонки зайдут. Такая красота, не оторваться, жалко из рук выпускать.

С довольно тяжелым пакетом – ого, это вес, однако! – вышла на улицу и обомлела: вот чудеса. На просветлевшем нежно-голубом небе смущенно проглядывало беловатое, робкое солнце. Оно словно раздумывало, сомневалось: а стоит ли? Вы, кажется, уже смирились с зимой и дождями.

За час с небольшим Ника обошла островок, забредая во дворы и в соборы, удивилась тому, что устала, и присела в кафе. Выпив кофе и переведя дух, решила продолжить путешествие. Когда еще выпадет такая возможность? Да и погодка способствует! На разноцветный остров Бурано паром отходил каждый час.

Выйдя на пристани Бурано, застыла от восхищения: неужели такое бывает?

Игрушечный, словно нарисованный, городок вдоль узкого канала, разноцветные, чуть кривобокие домишки, будто склеенные между собой. Горбатые мостики, старинные вывески и кружева. Кружева в каждой витрине, в каждом окне. Нежнейшие буранские кружева, известные всем и всякому. Скатерти, скатерки, салфетки, занавески, перчатки, шали, воротнички. Белые, бежевые, цвета чайной розы, палевые, нежно-желтые и разноцветные.

«На что же способны людские руки!» – восхищенно думала Ника. Ах, как хотелось купить эту немыслимую прелесть! Еле себя остановила – зачем, куда? Салфетка на столик, скатерть? Вроде ни к чему. Занавески? Во-первых, занавески у них висят. А во‑вторых, дорого. Что говорить про полупрозрачные перчатки или затейливые воротнички? Увы, это прекрасно, но по нынешним временам абсолютно неносибельно – новое модное слово.

Почувствовала, что проголодалась, села в кафе, взяла сэндвич и чай. Глянула на телефон – пусто. Странно, но Илья ни разу не позвонил, хотя уехала она четыре часа назад. Очень странно – обычно он нервничал, беспокоился и звонил по многу раз.