Эмилия Грин - Мажор

– В другой раз.

– Ну ладно… – Карина поднялась с кровати следом за парнем.

Она вставала на цыпочки, прикасаясь губами к его заросшей щеке, пока я, переминаясь с ноги на ногу, мечтала провалиться сквозь землю. Теперь даже в этой шестиметровой комнатке не чувствовала себя в безопасности. Всевидящее гранитно-серое око настигло и здесь.

– Кстати, Злат, хотел посоветоваться с тобой насчет новой темы эссе…

– Зачем? Ты ведь у нас неслыханный знаток литературы, – ответила лишенным эмоций голосом, избегая смотреть ему в глаза.

– Пойдем, пошепчемся в курилке.

– Феликс, если хочешь, я могу…

Но студент не дал Карине договорить.

– Злата…. – рявкнул он, и мне не оставалось ничего другого, как ссутулившись поплестись следом за ним.

Мы остановились в небольшом закутке между этажами, и тогда я тихо спросила.

– Зачем тебе Карина?

Железнов язвительно прыснул, прикуривая сигарету.

– Хотел посмотреть, где ты обитаешь, – равнодушно ответил он.

– Для этого обязательно было спать с моей подругой?

– Мы с ней не спали. Мы трахались. Это разные вещи. А ты уже взрослая девочка, чтобы называть всё своими именами.

Я закрыла глаза и мысленно сосчитала до пяти, а затем, сделав глубокий вдох, сухо поинтересовалась:

– Зачем ?

– Ревнуешь? – ответил вопросом на вопрос.

Глаза цвета свинцовых облаков одержимо вспыхнули.

– Нет. Чтобы ревновать, нужно испытывать хоть какие-то эмоции, а я к тебе ничего не чувствую… – холодно изрекла, чеканя каждое слово.

– Врешь… – Железнов с шумом затянулся.

– Да, – тихо согласилась я, а затем практически беззвучно добавила: – Ты прав. Есть одно. Брезгливость… Я тебя брезгую, Феликс… – прошипела, глядя на него с вызовом.

– А я тебя хочу, – однокурсник улыбнулся, заворожено всматриваясь в мое лицо.

Желваки на его скулах напряглись, а кадык на шее натянулся, словно струна. Он сделал шаг навстречу, еле ощутимо упираясь торсом в мою грудь. По коже начали растекаться волны липкого оцепенения. Пальцы на ногах поджались от какого-то нового, неведомого доселе чувства. Собрав остатки воли в кулак, я прошептала:

– Давай сыграем в прятки? Ты спрячешься, а я не буду тебя искать… – на моих губах задрожала болезненная ухмылка, а в душе поселилась агония.

– Зря шутишь, золотце. – Феликс обнажил ряд крупных белоснежных зубов, облизнув языком сережку в губе. – В следующий раз мы с Каро сделаем это прямо на твоей кровати. На простынях останется мой запах. Представляешь, будешь ласкать свою дырочку, вдыхая мой аромат… – Он выпустил изо рта несколько колечек дыма, зловеще посмеиваясь.

– Ты омерзительный… – выдала я исступленно.

– Омерзительный, – согласился он, покусывая нижнюю губу.

– Ужасный…

– Ужасный.

– Грязный…

– А вот тут я готов поспорить. Сегодня уже принимал душ и собираюсь сделать это ещё раз ночью. Не терпится остаться с тобой наедине…

– Это невозможно… – прошептала, до боли стискивая челюсти.

– Ещё как возможно. Ты даже не догадываешься, насколько далеко мы успели зайти в моих фантазиях. Ты везде такая вкусная, золотце. Мечтаю зацеловать тебя до потери пульса…

– Чудовище… – мой голос дрогнул.

– Будешь моей красавицей? —

Неожиданно для себя самой с силой впечатала ладонь в его колючую щеку. Студент резко перехватил мою руку, удерживая её на своем лице.

– В этой жизни всё возвращается, Феликс. Слышал про закон бумеранга?

Он надавил на мою кисть, заставив вздрогнуть от неожиданности – колючие щетинки впились в ладонь, вызывая болезненное жжение. Я поморщилась, ощущая в горле солоноватый привкус слёз.

– Слышал. Но этот закон не действует, если твоя фамилия Железнов…

– Ты…

– Ш-ш-ш… – Ойкнула, когда однокурсник, отправив бычок в мусорный бак, прикрыл мой рот прокуренной ладонью. – Я хочу, чтобы ты просто смотрела на меня. Молча. С этим своим осуждающим величием… Типа я и мизинца твоего не стою. Посмотри на меня так, ну же… – Феликс ухмыльнулся, медленно сглатывая.

В расширенных зрачках парня плескалось нетерпеливое безумное желание. Моя ладонь до сих пор покоилась на его небритой щеке, а его прикрывала мой рот, с нажимом надавливая на губы. Наши взгляды закрутились в какую-то безумную воронку торнадо, выжигая друг друга до пепла в лёгких.

– …Жду тебя завтра вечером у себя дома. Матушке не терпится поближе познакомиться с хорошей девочкой Златой. Только мы-то с тобой знаем – не такая уж ты и хорошая…

Феликс перевел взгляд на мои губы, а затем дотронулся ладонью до щеки. В его глазах искрилось что-то дерзкое и в то же время щемящее. Градус тестостерона в воздухе зашкаливал. Ноздри обжог запах сигаретного дыма, и от очередного голодного взгляда однокурсника у меня подогнулись коленки.

– Ты влюбишься в меня до темноты в глазах… – прошептал в миллиметре от моих губ, и я ощутила на коже его влажное дыхание.

Спустя мгновение Железнов скрылся в темноте.

Когда я вернулась в комнату, обнаружила, что свет выключен, а спящее лицо Карины подсвечено лишь тусклой лампой, стоявшей на журнальном столе. К счастью, одногруппница перенеслась в объятия Морфея, и мне не придется битый час выслушивать оды во славу Железнова. Взгляд зацепился за бардовый засос у основания её тонкой шеи, и тело прошиб холодный пот. Он был здесь. С ней. И, возможно, скоро снова вернется.

Окончательно осознала, что мне необходимо убежище. Андрей с самого начала предлагал заселиться в одну комнату, но, по правде говоря, тогда я еще не была готова к столь стремительному развитию наших отношений. Жить вместе – важный шаг, и в глубине души до сих пор что-то останавливало.

Дежурный врач травмпункта не обнаружил у Громова ничего серьезного, разрешив баскетболисту участвовать в первой игре студенческой лиги. Слава Богу. Одной проблемой меньше.

Устало вздохнув, я опустилась на кровать, убрала край одеяла в сторону и приподняла подушку, чтобы взбить её. В поле зрения попал маленький клочок бумаги у изголовья кровати. Негнущимися пальцами подняла его, и, поднеся к лицу, почти беззвучно прочитала:

«Ничего не надо, кроме тебя» Ф.

Вздрогнула, вдруг припомнив, что совсем недавно натыкалась на подобную фразу. Да, точно, несколько дней назад, когда готовилась к эссе по литературе, читала запись из дневника Льва Толстого. Он оставил такую приписку в тетради своей жены Софьи Андреевны, с которой они вместе прожили всю жизнь – сорок восемь лет…

Смяла записку, и хотела уже выкинуть её в мусорку, как вдруг внутри что-то напряглось. Сильнее стиснув клочок бумаги между пальцами, открыла ящик стола, и только из уважения ко Льву Николаевичу, бросила её в папку с черновиками.