Виолетта Лосева - Меня зовут Жаклин

Алле уже далеко за сорок, и это хорошо видно. Она модно одета и тщательно причесана, но туфли на низком каблуке и просторная блуза поверх дорогих брюк убедили меня в том, что она уже больше заботится о том, чтобы ей было удобно. Черты лица у нее мелкие и приятные. Она интеллигентна и высокомерна, как и полагается быть жене (даже бывшей!) преуспевающего бизнесмена.

По некоторым замечаниям садовника я поняла, что с Аллой Семен Михайлович прожил двадцать лет, и она была с ним рядом, «плечом к плечу» все время, пока он проходил период становления, делал ошибки, исправлял их и карабкался наверх. Она была ему верной подругой многие годы и – это вдвойне обидно – как только он стал на ноги, ей пришлось отойти в сторону, потому что появилась Тамара – существо очень красивое, жеманное и эффектное. Она вытеснила семью из сердца Семена Михайловича очень быстро. Мало того, он не просто встречался с ней, а развелся со своей женой и женился на Тамаре.

Как я поняла, именно для жизни с Тамарой Семен Михайлович и купил этот огромный дом. Но через несколько месяцев после развода, убитая горем Алла нашла себе работу во Франции (Тамара думает, не без помощи бывшего мужа) и, решила, что дети на время ее отсутствия должны переехать к Семену Михайловичу.

Наш дом – я не могу отделаться от привычки называть его «нашим» – расположен в лесу, в 12 километрах от города и представляет собой супер-современный двухэтажный коттедж. Вокруг дома – несколько плодовых деревьев, живая изгородь, вымощенные кирпичиками дорожки и редкий осенний лес. В доме все очень новенькое, красивое и дорогое – на кухне блеск и серебро, в гостиной благородный полумрак, в спальнях – тишина и кругом – богатство, богатство и еще раз БОГАТСТВО. Даже туалетная бумага у них какая-то особенная – удивительно мягкая и с картинками.

Думаю, Тамара тоже не очень привыкла к подобной роскоши – иногда я застаю ее разглядывающей ту или иную штучку, из чего делаю два вывода – во первых, она тоже не из «богатеньких», и, во-вторых, она не принимала участия в создании этого дома.

Исходя из сведений, почерпнутых у садовника, а также по некоторым замечаниям Тамары и фотографиям, Нике тринадцать лет и это обычная худенькая, ничем не примечательная, девочка с длинными пепельными волосами и обычными для ее возраста причудами. Я надеюсь увидеть ее на праздновании пятидесятилетия Семена Михайловича, и еще я надеюсь, что она не станет помыкать мной.

О Вадиме пока ничего сказать не могу. На фотографиях, которые мне показывала Тамара, это девятнадцатилетний, очень смазливый красавчик, с маленькими черными усиками и равнодушной усмешкой. Тамара так настойчиво пыталась мне внушить мысль о том, каким монстром является Вадим, что я поневоле, испытываю к нему некоторую симпатию. Если он так уж не нравится Тамаре, то, не исключено, что мы с ним найдем общий язык.

Завтра они приезжают в наш дом. Ника с Аллой отдыхали на Майорке и сегодня должны были прилететь. Вадим из Италии прилетел неделю назад, но к нам не заехал ни разу.

Завтра я их увижу, а послезавтра Семену Михайловичу исполняется пятьдесят, и мне хочется, чтобы первый праздник в этом доме запомнился им всем. Я постараюсь.

Восемь часов утра. Я подъезжаю к дому. Моя старенькая машинка едет медленно, но я умею радоваться мелочам – осень, теплое солнышко, радио Шансон. Что ни говори – дорога, как в сказке! У меня есть работа, которая во всем мире считается не менее уважаемой, чем все другие, у меня есть новый костюм, который я надела сегодня первый раз, у меня сегодня первая зарплата, которая, я надеюсь, поможет мне смириться с непрестижностью моей работы. Я знаю, что это не навсегда.

Семен Михайлович выруливает со двора. Я мигаю ему дальним светом и улыбаюсь. Он, как всегда, при галстуке и светлом костюме – седой, строгий красивый человек. Он кивает мне, и я активно машу ему рукой.

Я знаю, что Тамаре завтра предстоит трудный день. Именины Семены Михайловича – это первый высокий прием, где хозяйкой будет выступать Тамара. Она рассчитывает на мою помощь и я, конечно же, ей помогу.

А сегодня главное испытание – приезд детей.

Тамара нервничает.

– Посмотри, все ли готово в их комнатах, – злобно говорит Тамара, – мне было велено проверить, достаточно ли хорошо пахнет в спальнях. Представляешь?

Я удивляюсь, как Тамаре удается полностью скрывать свое отношение к ситуации, когда она говорит с Семеном Михайловичем. Если они рядом, кажется, что это самая любящая в мире пара.

– Я еще вчера все приготовила, – отвечаю я. Тамара не замечает моего костюма.

Я, конечно, надевала его не для нее, но почему-то думала, что она обратит на него внимание. Этот костюм я купила месяц назад, но не надевала его ни разу – не было случая. В принципе эта вещь мне дорога, как воспоминание о тех временах, когда я могла считать ДЕНЬГИ, а не копейки. Я купила его, зная, что в ближайший год не буду делать никаких крупных покупок. Если только в случае острой необходимости.

Но за три недели моей работы в качестве домработницы я поняла, что, переступая порог этого дома, я оставляю свою шкалу ценностей где-то в саду и поневоле начинаю думать и действовать, исходя из понятий и правил постоянных обитателей этого дома. То, что было для меня дорогим и красивым в моей повседневной жизни, становится абсолютно неважным, стоит мне встретить Тамару или Семена Михайловича. У Тамары, наверное, таких костюмов целая дюжина, почему она должна заметить мой?

Я вспомнила, как покупала его – мое светло-бежевое чудо: узкая юбка до середины колена и короткий приталенный жакет, по аналогии с маленьким черным платьем, он висел у меня в шкафу под названием «маленький светлый костюмчик». Тогда мне казалось, что впереди – только уборка, грязные тряпки и упреки хозяев. А сейчас, нужно признаться, я могу сказать, что моя жизнь в этом доме вполне сносна – каждый из обитателей – готовый персонаж какой-нибудь драмы, влажную уборку я делаю в перчатках, и я уже освоила почти все приспособления, которые есть в доме для того, чтобы облегчить жизнь хозяйки (я считаю, домработницы).

Тамара игнорирует мой наряд. Она сегодня надела темно-вишневую длинную юбку, которая ее полнит, а на лице – толстый слой косметики, но все как-то небрежно, как будто сделано впопыхах.

Она закуривает и присаживается возле меня на кухне. Перед ней – бутылка коньяка и маленькая рюмочка, совсем не коньячная.

Я молчу.

– Я имею право выпить, если мне кажется, что я вот-вот простужусь? – спрашивает Тамара, словно продолжая начатый с кем-то спор.

– Может, не с утра? – осторожно говорю я, хотя мне абсолютно все равно, в какое время дня она пьет коньяк.