Дарья Сойфер - Исключение

Он прервал поцелуй и судорожно вздохнул. Потом пробормотал что-то по-шведски.

– А? – спросила она, открывая затуманенные глаза.

– Я говорю: что ты со мной делаешь?! – он опять перешел на английский.

Лида отступила на шаг и скинула плащ. Он последовал ее примеру и снял куртку.

– Я ведь честно хотел заказать вино и фрукты.

– Интересно, все шведские мужчины такие обманщики? – Лида улыбнулась и подняла руки, чтобы распустить волосы.

– Интересно, все русские женщины такие сексуальные? – взгляд Андерса остановился на ее груди, которая приподнялась от движения рук.

– Интересно, все шведские мужчины такие медлительные? – прошептала Лида и встряхнула головой, чтобы волосы рассыпались по плечам.

– Я не знаю, как другие, – Андерс подошел к ней, завороженно провел рукой по ее волосам, плечам, накрыл ладонью и сжал ее грудь через блузку. – Но на меня пока никто не жаловался.

Он опустил руки на ее ягодицы и с силой прижал к себе, так что она убедилась: с реакцией у него все в порядке.

Лида очнулась от короткого сна и не сразу поняла, где находится. Постепенно память вернулась, а с ней и осознание произошедшего. Лида повернула голову и увидела рядом с собой спящего Андерса Норберга. Она определенно была плохой девочкой. Но губы сами растянулись в блаженной улыбке.

Вино и фрукты он так и не заказал. Хотя компенсировал это по полной программе. Дважды. Если уж шведы и жадные, то не в вопросах секса, это Лида для себя уяснила. Нет, теперь она точно попросит командировку в Стокгольм. Лида снова улыбнулась своим хулиганским мыслям.

Ей не хотелось обременять Андерса неловкой сценой совместного пробуждения и неуклюжим утренним прощанием, поэтому она бесшумно вылезла из-под простыни и пошла в ванную. Прикрыв за собой дверь, Лида включила свет. Когда глаза привыкли, она придирчиво оглядела себя в зеркале. Волосы спутались, тушь потекла. Кажется, один раз она плакала от удовольствия. Губы покраснели и распухли, на теле остались следы его пальцев и поцелуев. Лида залезла в душ, чтобы как следует вымыться и привести себя в нужный вид. От нее прямо-таки разило пороком. Облив себя напоследок холодной водой, Лида вышла, растерлась махровым полотенцем и пошла искать свою одежду. Норберг лежал на животе, распластавшись, как морская звезда, и изредка всхрапывал. Бедолага, думала Лида. Перелет, смена часовых поясов, пешая прогулка и постельные подвиги. Лида включила свет в гостиной, оделась, посушила в ванной волосы и снова вернулась в спальню. Она присела на краешек кровати и посмотрела на спящего Андерса. Вот таким она его запомнит. В груди шевельнулся болезненный комок. Лида поборола желание в последний раз прикоснуться к нему и вышла в гостиную, прикрыв за собой дверь. Она достала из сумочки блокнот, вырвала страницу и написала:

Спасибо тебе за вечер.

Лидия.

Ей хотелось добавить что-то вроде «буду скучать» или «это было чудесно», но все слова казались пошлыми и неуместными. Лида положила записку на стол, окинула взглядом номер и вышла.

Как все приличные москвичи, на майские праздники Лида вывезла деда на дачу. Под его неусыпным контролем она стригла засохшие ветки, потом жгла их и, наконец, сгребала прошлогоднюю листву. Теперь же, с мозолями на руках, болью в мышцах и довольным дедом на заднем сиденье, Лида ехала домой. На приборной панели лежал маленький букет красных тюльпанов – традиционный урожай на День Победы.

Лида поставила диск с военными песнями и под «одессита Мишку» смотрела на дорогу.

– Ты задумчивая стала, – сказал Александр Борисович.

– Да нет, обычная. Все хорошо.

Все хорошо было только отчасти. А если уж совсем честно, то хорошо не было ничего. Норберг уехал почти три недели назад. О нем не было ни слуху ни духу. Впрочем, так и планировалось. На сайтах папарацци Лида видела его свежие снимки из Нью-Йорка. Он ходил на выставку фотохудожников и пил пиво с друзьями. Она же с трудом могла спать по ночам, потому что видела его лицо, как только закрывала глаза. Она пересматривала снимки с интервью, которые выслал ей Вася Марков. На паре снимков она попала в кадр. Пожалуй, это было единственное доказательство, что тот день не был плодом ее больного воображения.

Текст интервью она сдала шефу, и ее при всех похвалили на пятиминутке. Все шло своим чередом. Только временами очень хотелось плакать. Наверное, приближались месячные.

От этой мысли Лида замерла и стала лихорадочно считать. Прошлый раз они начались третьего апреля, значит, в этот раз должны были прийти на Первомай. Но уже десятое… Задержка. Получается, с Норбергом все случилось в самые опасные дни. Но ведь они предохранялись! Да нет, это совпадение. Стресс от интервью, дачные работы… Лида вцепилась в руль. Живот скрутило судорогой.

Она с трудом дождалась возвращения домой, занесла вещи и побежала в круглосуточную аптеку. Пока они ехали по пробкам, стемнело. Коробочка с тестом рекомендовала проводить проверку с утра, но Лида решила, что за несколько часов ничего не изменится. И уже через минуту на полоске проявились две яркие бордовые черточки. Лида устало опустила голову на руки и заплакала.

– Лида, что на ужин? – услышала она голос дедушки.

– Сейчас, подожди! – Лида умылась холодной водой, вытерла лицо и вышла к деду. – Сделать тебе омлет? Ничего серьезного я сейчас приготовить не успею.

– А манка есть?

– Есть. Ты же не ешь кашу на ужин!

– Что-то хочется. Свари, пожалуйста. И хлеба белого с маслом.

– Хорошо. Там повторение парада должно быть в десять часов после новостей.

– Точно! Чуть не забыл.

Парад на День Победы был единственным мероприятием, которое дед смотрел по центральному каналу. На остальные передачи распространялись его глубокие оппозиционные убеждения.

Вторую мировую войну Александр Борисович застал совсем мальчишкой, но ему довелось пройти Ленинградскую блокаду. Он помнил и голод, и холод, и трупы, и отчаяние. После снятия блокады мать вывезла деда и его маленькую сестру Нину в Москву к тетке. А их отец Борис Титов погиб во время бомбежки.

Вопреки расхожему стереотипу о стариках Александр Борисович не любил фильмы про войну. Слишком страшно было возвращаться в те годы даже мысленно. Только военные песни он любил, да еще парад на Красной площади. Плакал, правда. И доставал единственную фотографию своего отца.

Лида поставила молоко и задумалась. Было о чем. Аборт она бы не сделала ни за что. Слишком многих потеряла, чтобы знать ценность жизни. Конечно, дед расстроится. Он хотел ее выдать замуж. Но правнука полюбит. И будет точно уверен, что она не останется одна.

А ей теперь предстояло ухаживать и за старым, и за малым. Где взять денег на время декрета? Или кому оставить ребенка, если продолжать работать? Дед не потянет уход за грудничком. Лида вздохнула. И как так вышло? Ведь с Виталиком они тоже предохранялись, и все было нормально. Может, это все-таки гормональный сбой?