Энн Пэтчетт - Бельканто

Чтобы захватить человека в заложники, можно придумать повод и похуже. Заложник ценен тем, что его можно обменять – на деньги, или свободу, или на другого, нужного тебе человека. Человек может заменить деньги, если изыскать способ его удержания. Так почему бы не захватить человека в заложники за его драгоценный голос? Не получив то, за чем они пришли, террористы решили взять взамен кое-что другое, то, о чем они и понятия не имели до того самого момента, как оказались на четвереньках в узких туннелях вентиляционной системы. Они решили взять то, что составляло смысл жизни господина Хосокавы.

Роксана стояла у стены на фоне рассыпающихся по холсту ярких фруктов и плакала от досады и разочарования. Командиры спорили все громче, остальные женщины и слуги потихоньку выбирались из дома. Мужчины молча взирали на происходящее, юные террористы держали оружие наготове. Аккомпаниатор, который, казалось, спал в своем кресле, внезапно вскочил на ноги и тоже вышел наружу, поддерживаемый с обеих сторон кухонным персоналом, даже не поняв, что его солистка осталась в плену.

– Так-то лучше, – сказал командир Бенхамин, пройдясь по комнате, которую еще недавно усеивали тела заложников. – Теперь хоть можно дышать.

С улицы доносились крики и рукоплескания, которыми встречали освобожденных. С другой стороны садовой стены засверкали фотовспышки. В суматохе в дом вновь вошел аккомпаниатор – запереть вход никто не удосужился. Он распахнул дверь с такой силой, что та впечаталась в стену, оставив на деревянной обшивке вмятину от ручки. Аккомпаниатора вполне могли пристрелить, но, к счастью, узнали.

– Роксаны Косс там нет! – сказал он по-шведски. Голос его звучал глухо, согласные застревали во рту. – Ее там нет!

Его речь была столь невнятной, что даже Гэн не смог сразу распознать язык. Шведский он изучал в основном в студенчестве, по фильмам Бергмана, сравнивая субтитры со звучащими с экрана словами, так что беседовать по-шведски он мог лишь на самые мрачные темы.

– Она здесь, – сказал Гэн.

Казалось, возмущение ненадолго вернуло аккомпаниатору здоровье. Землистый оттенок его кожи сменился ярким румянцем.

– Всех женщин освободили! – Он размахивал руками, словно пытался распугать ворон на кукурузном поле, на синеющих губах запенилась слюна. Гэн добросовестно перевел его слова на испанский.

– Кристоф, я здесь, – сказала Роксана, помахав своему спутнику рукой, словно прием продолжался и они просто ненадолго потеряли друг дружку.

– Лучше возьмите меня, – простонал аккомпаниатор, и колени его опасно затряслись, грозя снова подогнуться. Это прозвучало восхитительно-рыцарственно, однако все присутствующие прекрасно понимали, что он не нужен никому, а нужна именно Роксана.

– Выбросьте его вон! – приказал командир Альфредо.

Двое парней выступили вперед, но аккомпаниатор, которого, как всем казалось, и охранять-то было не нужно – так жестоко трепал его таинственный недуг, – опрометью ринулся вглубь комнаты и тяжело опустился на пол у ног Роксаны Косс. Один из мальчишек прицелился в крупную белокурую голову.

– Случайно ее не пристрели! – предупредил командир Альфредо.

– Что он говорит? – возопила Роксана Косс.

С некоторой заминкой Гэн перевел.

«Случайно». Вот как это бывает в подобных передрягах. Никакого злого умысла, просто пуля попала чуточку не туда. Задержав дыхание, Роксана Косс мысленно прокляла всех собравшихся в комнате. Погибнуть от руки террориста-недоучки, не умеющего толком прицелиться, – вот уж не так она планировала завершить свой жизненный путь! Дыхание аккомпаниатора снова стало неестественно быстрым и слабым. Он закрыл глаза и прижался головой к ее ноге. Этот душевный порыв полностью истощил силы аккомпаниатора. Секунду спустя он уснул.

– Ради бога! – сказал командир Бенхамин, сделав тем самым одну из серьезнейших ошибок за время всего мероприятия, которое с самого начала было не чем иным, как чередой серьезных ошибок. – Оставьте его там, где он есть!

Как только командир произнес эти слова, аккомпаниатор рухнул лицом вниз, и его начало тошнить чем-то желтоватым и пенистым. Роксана снова попыталась распрямить его скрюченные конечности, на этот раз без чьей-либо посторонней помощи.

– Вынесите его хотя бы на свежий воздух! – воскликнула она со злостью. – Разве не видите, что ему плохо? – Все прекрасно видели, что аккомпаниатору очень, очень, просто ужасно плохо. Кожа его покрылась холодным потом, а цветом стала напоминать протухшую рыбу.

Гэн перевел просьбу, однако она осталась без внимания.

– Оперная певица вместо президента, – сказал командир Бенхамин. – Думается мне, ни хрена приличного мы на нее не обменяем.

– Вместе с пианистом она стоит больше, – попробовал возразить командир Альфредо.

– Да он и гроша ломаного не стоит.

– Оставим ее, – спокойно сказал командир Эктор, и на этом оперный вопрос был закрыт. Эктор говорил мало, но именно его бойцы боялись больше всех. Даже другие командиры проявляли осторожность в его присутствии.

Все заложники, включая Гэна, находились в это время на другой стороне комнаты. Отец Аргуэдас тихо произнес молитву, а затем направился на помощь Роксане Косс. Командир Бенхамин приказал ему вернуться, но тот только улыбнулся в ответ и кивнул головой, словно командир просто неудачно пошутил и его слова нельзя расценивать как грех. Священник только дивился тому, как колотится его сердце и подгибаются ноги. Не от страха быть убитым, нет, он не верил, что его убьют, а даже если и убьют, что ж, пусть будет так. Страшно было от цветочного запаха, от теплого золотистого свечения ее волос. С четырнадцати лет – столько было отцу Аргуэдасу, когда он отдал свое сердце Богу и отрешился от житейских забот, – подобные вещи его не волновали. Откуда же – среди всего этого ужаса и хаоса, среди смертельной опасности, нависшей над головами стольких людей, – возникло это дикое головокружение и ощущение невероятной удачи? Ему просто невообразимо повезло! Повезло, что его выделила среди других Анна Лойя, кузина жены вице-президента, что она обратилась к своей кузине со столь необычной просьбой, что эта просьба была милостиво удовлетворена и ему позволили стоять у дальней стены комнаты и впервые в жизни слушать живую оперу, и не просто оперу, а оперу в исполнении Роксаны Косс, которая была, по всеобщему мнению, величайшим сопрано нашего времени. Одно лишь то, что она приехала в эту страну, что в течение целых суток ей суждено было находиться в том же городе, что и он, уже можно было расценить как великое чудо. Узнав об этом, отец Аргуэдас долго не мог уснуть на своей койке в подвале дома приходского священника. И вот ему позволено ее видеть, и вот волею случая (который, разумеется, может стать предвестием ужасных событий, но тем не менее является, как и всякий случай, выражением воли Божьей) он может помочь ей в ее хлопотном деле по приведению в должный порядок нескладных членов ее аккомпаниатора. Он может вдыхать исходящий от нее аромат крохотных колокольчиков и видеть ее гладкую белую шею в вырезе фисташкового платья. Может заметить несколько заколок, которые она оставила в волосах, чтобы не лезли в глаза. Что это, если не дар небес? Отец Аргуэдас верил, что такой голос может иметь только божественное происхождение, и значит, ему дано приблизиться к воплощению божественной любви. А волнение в его груди и дрожь в руках – вполне естественны. Как же его сердце может не наполниться любовью, когда он оказался так близко к Богу?