Соня Фрейм - Сквозь объектив

Кому я кричала? Он меня не слышал, его вообще здесь не было. И я надрывалась в пустоту, проклиная его последними словами, а теплые слезы стремительно скатывались по подбородку.

Через час беспрерывного крика у меня сел голос и в горле появилась неприятная режущая сухость. Тогда я решила снова расслаблять узлы, двигая в них запястьями. Кожу обдирало, и от боли я закусила до крови губу. Но раз начала, надо закончить.

Я не хотела тут умереть.

Еще часа через два веревки ослабли и упали, но самая горькая ирония заключалась в том, что я просто не могла пошевелиться. У меня свело ногу и что-то отдавало в шею. Вывернутая вчера рука тоже болела. Я лежала на полу и глядела на свои разодранные запястья, не в состоянии повести ни одной конечностью. Тени сгустились и потянулись к середине комнаты.

Да, солнце уже садилось…

Тогда я попробовала ползти вперед. До двери, и потом наружу… Я видела ее. Большая, металлическая… Она манила меня.

Но когда я добралась до нее, то поняла, что она заперта. Это был замок, который можно открыть только ключом.

А ключа не было.

Ничего не было.

Я пробыла в забытьи почти до самой ночи, сама не заметив, как отключилась то ли от общей слабости, то ли потому, что это был мой защитный механизм – отрубиться… Мир виделся как через пленку, и мне хотелось только неподвижно лежать на полу и ждать… Правда, я так и не поняла чего – Кая или смерти.

Сухость в горле. Запекшаяся кровь на руках. В глазах будто кисель.

Что-то громыхнуло рядом со мной.

Дверь? Дверь.

Шаги. Сладкая горечь. Это в воздухе…

Шорох и стук в синеватой тьме. Белые носки чьих-то кедов перед глазами.

Кто-то наклонился надо мной и бережно приподнял мою голову.

Сквозь туман я видела размытое лицо ублюдка. Почему-то четкими были только его глаза, которые в полутьме отсвечивали светло-серой сталью.

– Что с тобой, Марина? – равнодушно уронил он в пустоту, положив мою голову себе на колени.

Я хотела его грязно обругать и дать по роже, но вместо этого только слабо дернула рукой, касаясь его плеча, и хрипло произнесла:

– Больше никогда меня не бросай…

Странные слова, чтобы говорить их своему похитителю.

– Прости, – сказал он, поглаживая меня по волосам. – Но ты далеко забралась. Я не помню, чтобы тебя тут оставлял.

– Я хочу домой. Пожалуйста.

– Когда ты в последний раз ела? – проигнорировал он мои слова.

– Позавчера утром.

– Почему ты мне сразу не сказала?

– А ты бы послушал? – с трудом произнесла я.

– Не знаю, – задумчиво сказал он, медленно проводя рукой по моему лицу.

Внутри взвивалась обида. Как он мог меня бросить, уйти вот так почти что на два дня?! В конце концов, что я ему вообще сделала, за что он меня мучит? Похищает и бросает без объяснений в полном одиночестве, не оставив еды, не потрудившись даже развязать меня.

Я почувствовала, что снова плачу, теперь уже на руках у моего похитителя. Он некоторое время безмолвно взирал, как я содрогаюсь в рыданиях, а потом, наклонившись ко мне, прошептал:

– Знаешь… не хотел бы я тебя так мучать. Но почему-то не получается иначе.

– Ты уже это сделал! Ты… жестокий ублюдок! Ты меня бросил! Бросил! Бросил!

Я в истерике кричала это свое «бросил!», а он меланхолично проводил по моей голове рукой и молчал. Не знаю, откуда у меня еще были силы плакать и ворочать распухшим языком… Моя истерика длилась минут десять, а он спокойно наблюдал за ней, легко касаясь меня ладонями. Мне хотелось, чтобы он снова привязал меня или, наоборот, утешил и пообещал, что никогда больше не оставит.

Я хотела какого-то действия. Я искала стабильности.

Страх, который я испытала при мысли, что могу быть оставленной навсегда в том беспомощном состоянии, стал самым сильным, какой мне довелось испытать в жизни. И я как никогда нуждалась в ком-то близком…

Но рядом оказался только этот Кай, разжигающий своим непонятным поведением удушающую ярость и одновременно обиду. Поэтому все, что я могла делать, – это реветь. Пальцы клещами вцепились в его майку, чтобы он, не дай боже, опять не ушел.

Я не могу быть одна.

Не хочу.

– Ты как ребенок, – с непонятным весельем сообщил он, наблюдая за моими жалкими действиями. – Ну, все, тихо, тихо… Т-ш-ш-ш…

Не знаю, что произошло в этот миг. Его спокойствие, суховатая ласка длинных теплых пальцев и моя беспомощность начисто стерли наши роли палача и жертвы. В какой-то момент, глядя на него сквозь слезы, я почувствовала, что уже больше не боюсь этого странного, холодного молодого человека. Как будто меня переключили на новый режим восприятия. И я даже не понимала, на каком этапе это произошло, но…

…он был рядом. Лучше чем совсем никого.

Постепенно я успокаивалась и затихала. Кай молчал, проводя пальцами по моему лицу и шее. Мне уже стало все равно, что со мной будет. Никогда я не чувствовала себя такой вывернутой наизнанку эмоционально.

Кем мы были теперь?

Я не чувствовала себя загнанной овцой, а он больше не был моим безжалостным мучителем. Хорошо, что полумрак комнаты давал нам обоим укрытие, возможность осознать происходящее. Мы оба это понимали.

И внезапно в этой полутьме прозвучал совершенно обыденный вопрос:

– Хочешь яичницу?

Уже несколько минут я буравила осоловелым взглядом розовый кружок колбасы посередине хлебца. Дилемма была проста: съесть или нет. Рядом со мной стояла пустая тарелка с желтыми следами. Яичница благополучно перекочевала в мой желудок, там же сгинули несколько наскоро сделанных бутербродов. Дрожащими руками я затолкала в рот все, что он передо мной поставил, вообще не понимая, как могу еще что-то делать, как я все еще пребываю в сознании… Но судорожно глотала и думала, что мне будет мало. Однако, как всегда, быстро насытилась.

В голове царило ощущение стянутой прохлады, а в глазах как будто перекатывался песок.

Кухня была маленькая. Большую ее часть занимали плита и серый холодильник с разболтанной ручкой. Из блестящего крана капала вода, а небольшой светильник бросал треугольник света прямо на стол, за которым мы сидели – я у двери, взобравшись с ногами на табурет и прижав колени к подбородку, а Кай напротив меня, опершись локтями о его поверхность и слегка наклонив вперед взъерошенную голову.

Сведенная нога отходила. Изредка я шевелила стопой, чувствуя, как с болью возвращаются ощущения.

Кай все это время смотрел, как я ем, и молчал. Под конец, когда уже не было сил гипнотизировать злосчастный бутерброд, я не выдержала и спросила:

– И что дальше?

Он слегка пожал плечами и произнес:

– Все что хочешь.

– А чего я хочу? – спросила я уже у самой себя и слегка повела закостеневшими плечами. – Я хочу… хочу тебя спросить. Можно?