Людмила Харсун - Клеопатра Lutsk. История юзерши

По большому счету, она всегда была права. И поэтому, когда она поднимала руку и звонким своим голосом просилась высказаться, одноклассники притихали и тревожно ждали, кого она заклеймит позором на этот раз. И в этом тревожном ожидании была откровенная боязнь попасть под острую критику боевой Танюшки. И ведь она не говорила ни слова неправды… Просто и жестко расставляла все на свои правильные места, не жалея никого, не считаясь ни с чем…

Это качество – чрезмерная прямота очень мешала ей, когда она раскручивала свой бизнес. Она никак не могла сдержать свои порывы правдолюбия, если к ней или ее товаркам подходили придирчивые милиционеры, сетующие на маленькую зарплату и никак не желающие с нею смириться.

Товарки безропотно отдавали милиционерам мзду, она же вспоминала и все те слова и выражения, выученные ею в босоногом и безмятежно летнем сельском раю. И они сыпались эти слова, вгоняя в краску видавших виды парней из райотдела. Она прекрасно знала, что ситуации это не изменит, но и изменить себя не могла, да и не хотела.

Иногда это было забавно, и Таня это знала, что хрупкая и миловидная женщина, светловолосая и светлоглазая, кроет в глаза ребят, нависающих над ней своими крепко сбитыми телами. Чаще всего такая битва заканчивалась не в ее пользу, как это обычно бывает, когда гражданин вступает в борьбу с властью, неважно, по закону ли действует власть. В райотделе ее за глаза так и звали «эта заноза». И уж если закрывали глаза на ее выходки, то уже совсем не потому, что рассчитывали на вознаграждение в своем походе по торговым точкам, а лишь потому, что, по слухам, непроверенным слухам, сам начальник отдела благоволил белокурой бойкой дамочке.

Впрочем, скомпрометировать себя Танюша не позволяла. Не то, чтобы она слыла недотрогой, но приближала к себе далеко не каждого, резко пресекая все попытки несанкционированного сближения. Впрочем, красотки всегда вызывают пересуды, а Таня считалась первейшей красавицей луцкого рынка. Да и в пределах небольшой вселенной городка под названием Луцк была едва ли не самой крупной звездой. Она, к слову сказать, и не пыталась разрушить возникающие вокруг нее слухи, поскольку прекрасно понимала, что любая попытка самореабилитации только их подогреет. А так – каждый придумывает свою историю чужой жизни – и флаг ему в руки!..

Замкнутой и нелюдимой ее назвать было никак нельзя. Общения ей хватало. И это были не только контакты с подругами, с которыми она время от времени устраивала веселые девичники с легкими возлияниями – в традициях страны. Часто эти посиделки заканчивались бурными ссорами, а затем не менее бурными примирениями. И каких только откровений не слышала крохотная татьянина кухонька, оклеенная клеенкой в красных маках, именно ее подруги выбирали для своих маленьких застолий чаще других.

Кажется, во время одной из таких пирушек разоткровенничавшаяся Сонька, подруга и доверенное лицо нашей героини, подвыпив, начала хвастаться своими поисками.

Интерес Соньки к мужикам был общеизвестен, и никого из участников той мини-конференции по обмену житейским опытом не удивили ее откровения. Татьяну, собственно, всегда поражало то, с каким самозабвением ее подруга пускалась в очередную авантюру, воспринимая недолговечные отношения как единственные в жизни, как бурно и горячо обсуждала невероятные достоинства своего очередного избранника, плавно переходящие в столь же грандиозные пороки.

Сонька и раньше любила порассказать о том, как ее мифическая киевская знакомая сорока лет от роду вышла замуж, кажется, за датчанина, пусть и не красавца, но человека весьма положительного и, по луцким меркам, просто-таки состоятельного. А родная сестра двоюродного племянника, будучи, конечно же, редкостной красавицей, после недолгой переписки уехала не куда-нибудь, а в самую что ни на есть Америку.

Этих дамочек никто в Луцке и в глаза-то не видел, и потому как реально живых не воспринимал. Они витали со своими показательными судьбами в мечтах тех луцких барышень, которые были готовы связать свою судьбу с каким-нибудь иностранцем, или, на худой конец, олигархом местного значения. И их история согревала, как согревала и внушала надежды история самой Синдереллы, по-нашему Золушки.

На той вечеринке Сонька рассказывала о своих приобретениях морально-этического содержания, вдохновенно потрясая насаженным на вилку куском жирной селедки, чья жизнь печально завершилась на атлантическом сейнере. И собравшиеся под красными клеенчатыми маками перезревшие девушки, страстно жаждавшие сказки, ахали и сокрушенно покачивали головами, мол, врет подруга и не краснеет…

Татьяне же и в мысли не приходило сомневаться в правдивости сонькиных баек. Во-первых, она много лет знала Соньку и хорошо представляла степень ее авантюризма. Во-вторых, у нее было достаточно фантазии, чтобы понимать, что правда – это нечто настолько условное и эфемерное, что остается правдой до тех пор, пока в нее верят. И, желая подруге добра, она не подвергала сомнениям ее красочные повествования. И даже ее вечное стремление к вселенской справедливости, вынесенное из пионерского красногалстучного детства, не подвигало ее на разоблачения.

А в-третьих, в-третьих, у нее была своя, особая причина для того, чтобы внимательно слушать Соньку и обогащать свой опыт… Дело в том, что вдохновленная россказнями подруги, Татьяна уже несколько раз пробовала одно дело, которое вызывало лично у нее тревогу и неуверенность, поскольку сама она считала его не очень приличным. Представления о высокой нравственности, внушенные ей в семье и, что особенно важно, в школе, строгой школе еще доперестроечных времен, ставили перед ней серию очень строгих запретов, связанных, прежде всего, с вопросами пола. Она хорошо усвоила нежелательность коротких юбок, яркого макияжа и всего того, что нарушало представления семьи и школы о сдержанности как непременном атрибуте хорошей девочки. Тогда ей постоянно объясняли, что девочка должна быть скромна и что ее лучшее украшение – хорошие оценки в школе.

Впрочем, проблем с успеваемостью у Татьяны не было. Хорошая память в сочетании с усидчивостью давали ей и хорошие оценки. Одна беда, рано выросшая, уже классу к седьмому она стала привлекать внимание мальчиков, и не только со своей параллели, но и из старших классов.

Вот по этому поводу в школу вызывали мать, и каждый из этих походов оказывался причиной серьезного разговора дома. Со временем Татьяна поняла, что мать страдала от жалоб учителей больше, чем она сама. Но сдержать свой гнев была не в силах и выплескивала его на безрассудную, как ей объясняли, дочь. И Таня ничего не могла (да и не хотела!) поделать с обилием внимания, довольно неожиданно упавшего на нее.