Ноэми Норд - Теплая тварь. Эротика. Теория соблазна

Серебряный туман последний раз вспыхнул над волной и радужным потоком исчез в раковине воспоминаний.

Я вышла из мира книги в свой мир.

Вокруг плотной стеной сомкнулись стволы тысячелетних великанов. Сквозь ветви просвечивала синь и плыли ослепительные облака.

На моих плечах сидели крошки дельфии и спорили:

– Золотой век не вернешь!

– Да и не нужен он нам!

– Почему?

– Потому что жизнь – полосата. За весельем следует грусть. За рождением – смерть, а за смертью – новое рождение.

– Ну и что?

– Вспомни, что случилось после Афродиты.

– Разве что-нибудь изменилось?

– Началась эпоха Великого Оледенения.

– Стране любви пришел конец!

Дельфии правы.

Все было именно так. Расплодившихся нимф и дриад люди начали изгонять и преследовать. Храмы Сатурна, Вахха, Пана и Афродиты фанатики сожгли и разбили на камни. Лучезарных стали называть ведьмами и колдуньями. Их пытали, жгли, топили в море, говоря: «Всплывет – значит, ведьма».

Древний Бор с тех пор отступил, затаился.

Люди изменились. И стали опасны для дриад.

Книга соблазна повествует о войне между расами людей и солнцеедами.

Эту войну мы называем «Великое истребление».

Тысячи лет назад человеческий мир забыл о дриадах и нимфах. Поэтому солнцееды им казались страшнейшими врагами, посланниками Сатаны, отголосками прошлого.

Возможно, кто-то из них, боготворя чистую кровь лучезарных, еще долго строил тайные храмы, чтил древние праздники, поклонялся великолепным ликам. Но мракобесие победило.

Люди наивны, как звери лесов. Они признают за идеал лишь крылья. И терпимы только к себе подобным. Все прочие твари подвержены изгнанию.

Когда раса вымирает, она превращается в загнанного в угол грызуна. Война – выход из тупика не сильного, а слабого. Она его агония.

Мыши бросаются в бой, чтобы отчистить от себя эту жизнь.

«Хроника великого истребления» открывает кровавые главы страшной расправы.

Свечи лизнули потолок, озарив контуры сумрачного зала.

По углам толпились тени, но силуэты плотно скрывала темнота и широкие плащи.

Ни единый шорох не осквернил торжественную тишину.

Вдруг пламя светильников затрепетало.

Откуда-то сверху раздался голос, зычный и проникновенный:

– Собратья! Приветствую вас! И рад, что снова собрались здесь, в грязном подвале, где сырость и мрак в почете, а жар камина и солнечный свет не у дел. Где вместо клятвы «Любовь до гроба» мы жаждем «Гроба – для любви». И нет ничего желаннее щепотки белой мары, изъевшей кончики альвеол. Такое время на дворе. Земля жаждет плоти. Трупов нужно больше, так много, чтоб они перестали прельщать брюнетку с отточенной косой в руках. Пусть поперхнется праздная ламбада, и вопли придушенных младенцев не потревожат хмельных от крови палачей. Пусть корчи преступных утроб перестанут заглатывать воздух, пропахший хлоркой и нашатырем. Соитие не состоится! К чему корчевать эмбрионы? Мачете разрубит преступные чрева. Женские чары – источник зла. Вот почему мы убиваем любовь. До того, как она сама станет убийцей, мы выпускаем горячую алую кровь, и… это не просто. Чтобы унизить чувство, нужно сначала его приручить, дать ему сладкозвучное имя. И лишь потом дозволено вывернуть утробу страсти наизнанку.

Пламя свечей дрогнуло. Виноградные глаза стеариновых фруктов вспыхнули и погасли.

– Итак. Сегодня четверка избранников порадуют нас отчетом о проделанной работе.

Из черного угла к кривоногому столику, заставленному вазами с отрубленными головами драконов и змей, вышла высокая тень.

Звякнули ножны меча, перья шляпы в поклоне смели вчерашнюю пыль из-под ног.

– Мы слушаем, таинственный рыцарь.

– Я выполнил задание. Мой меч с одного удара снес голову Дильсидоры Мальтийской.

– Рассказывай, маска.

– Меч взлетел. Дама вскрикнула и прикрылась руками. Ее шея была нежна, как воск. Лезвие не затупилось об нежные кости, словно прошлось по воде. Фонтан крови ударил из осиротевшего тела, затушил факел, пламя камина исторгло из угольного зева аромат ветчины. Голова, ударившись об стену, откатилась к ногам. Я поднял ее, заглянул в стеклянные глаза. Дильсидора шевельнула губами. Я понял, что проклят навек. Впился в синие губы, ее ледяной язык ожил, и раструб горла исторг нежнейшее шипение. Розовая пена выступила на губах. Дильсидора прохрипела сквозь обломки трахеи: «Я знаю, кто тебя убьет!» – «Кто, милая?» – Губы убитой застыли, я не расслышал последнее слово, – рассказчик замолчал, потупив взор.

– Это все? Твой рассказ правдив. Мы верим тебе. Следующий!

В круг выступил высокий господин в длиннополом плаще. Под маской угадывались благородные черты. Он был молод, порывист и тороплив. Откинул капюшон с лица.

– Мы слушаем.

– Тварь Антонция погибла не от меча. Я не прикоснулся к бокалу, который она поднесла к моим губам. Схватил за белокурую гриву и заставил пригубить поданное вино. Мерзавка позеленела, извиваясь гадюкой в тисках локтей и наотрез отказалась выхлебать зелье. Но кончик меча, раскрошив стиснутые зубы, разверз змеиную пасть до гланд, и ведьма захлебнулась ядом. Кашель согнул обмякшее тело пополам, глаза наполнились диким блеском, она с жадностью прильнула к моим бедрам, требуя ласк. Была омерзительна, пальцы вкогтились в ягодицы, прерывистое дыхание согрело фаллос, она пробежалась по нему язычком и, дрожа зубами, глядя снизу вверх, перехватила мой взгляд.

– Продолжай!

– Почувствовав острие меча на нежной шейке, среди россыпи бриллиантов и аспидных колец, она заскулила, как сука под плеткой: «Я молода, прости, я хочу любви. Без зелья ты был бы недоступен. Сейчас ты трезв, а я опоена ядом желания. Мы поменялись местами. Теперь я – ты, терзающий ласками, кусающий соль плеч, умирающий от аромата лона и губ. Убедись: мое зелье безвредно». Она крепко обняла меня, спрятав голову между ботфортов, и я не смог снести голову с первого удара.

– Задание не выполнено?

– Я оттолкнул ее, и снова занес меч. Она умирала долго, соединив руками края пореза на трахее, – с этими словами юноша извлек из саквояжа окровавленный ком, облепленный белокурыми локонами.