Лесса Каури - Стрекоза для покойника

Матрас дрогнул под тяжестью…

Предсмертный хрип раздавался все ближе…

Лука зареклась носить футболки с изображением зомби. Отчаянно зажмурившись, она представляла, как склоняется над ней ужасная сопящая и хрипящая тварь, как вдруг щеки ласково коснулось что-то мокрое. С опаской приподняв веки, девушка обнаружила рядом два похожих на маслины глаза, умильно смотрящих на нее с черной бархатной маски.

– Ты кто? – с опаской спросила Лука.

«Монстр», дружелюбно хрюкнув, снова лизнул ее в щеку теплым языком и упал рядом, подставляя упитанное пузцо. Она помедлила, а затем потрепала пузцо, вызвав очередной каскад «предсмертных хрипов».

В комнату заглянула Муня.

– О, вижу, Семен Семеныч тебя уже разбудил! Плохая собака!

Семен Семеныч, при ближайшем рассмотрении оказавшийся мопсом, покосил на нее глазом, как бешеная лошадь, и утвердительно хрюкнул. Он был согласен называться плохой собакой, лишь бы ему продолжали чесать пузо!

– Классный! – сказала Лука, приподнимаясь на локте и разглядывая бежевое упитанное тело пса, отдохновенно раскинутые лапы и вяло шевелящийся хвост. – Семен Семеныч, значит? Будем знакомы!

– Его папа в клинику возил, клеща из уха вытаскивать, – сообщила Муня, заходя в комнату и садясь на кровать. – А то бы ты с ним раньше всех познакомилась: без его фейсконтроля ни один человек сюда не входит! Вставай давай! Чаю выпьем, и отвезу тебя кое-куда, познакомлю кое с кем. Ты к работе официантки как относишься?

Лука почесала в затылке. Универ, наверное, придется бросить, но Муня права – с чего-то надо начинать! Раз она теперь сама по себе…

На ее лице, видимо, отразилось нечто такое, что заволновался даже Семен Семеныч. Хотя, возможно, дело было в том, что она прекратила чесать его пузо.

– Да ты не дрейфь, подруга! – с сочувствием сказала Муня. – Все образуется! Бывало и хуже! Пойдем, с папой познакомлю!

Лука вымученно улыбнулась, потрепала собаку за бархатные уши и встала.

– Мунь, можно я душ сначала приму и переоденусь?

– Давай. Я тебя на кухне жду с чаем.

Услышав о чае, Семен Семеныч живо спрыгнул с кровати и потрусил в коридор.

Отца Муни звали Петр Васильевич Прядилов. Огромный бородатый дядька оказался интересным собеседником, правда, несколько громогласным. Лука за столом помалкивала, искоса разглядывая хозяина дома, думала, что вот так, наверное, и должны выглядеть оборотни в человеческом облике, и периодически дрыгала ногой – выпрашивающий печенье Семен Семеныч ласково покусывал ее за голень. Но, поскольку Этьенна Вильевна строго-настрого запретила кормить его со стола, собачий терроризм успеха не имел.

– Мам, мы пошли! – крикнула Муня, когда они обувались в холле. – Вернемся поздно!

Этьенна величественно вплыла в коридор. Даже в шелковом халате она выглядела королевой.

– Ты опять берешь своего Квазимодо? – уточнила она.

– «Кавасаки», мам, – укорила дочь. – Нет, мы прогуляемся, а обратно нас Вит довезет.

– Хорошо повеселиться! – улыбнулась Этьенна и скрылась за занавеской.

Из кухни раздалось довольное чавканье – тайком от жены Петр Васильевич угощал друга печеньем.

В неоновом свете белая футболка с изображением черепа, держащего в зубах алую розу, казалась голубоватой и сияющей. Лука, добавившая к образу черные джинсы – не те, в булавках, а запасные, и яркий разноцветный шарфик, образом осталась довольна. В закрытом клубе «Черная кошка», куда привела ее Муня, народ, похоже, любил черепа, розы и джинсы. Людей здесь было полно, всех возрастов, танцпол не пустовал, однако музыка по ушам не била, как обычно в подобных заведениях. На всем лежала печать респектабельности: на барной стойке из дерева цвета вишни, на стаканах с золотым тиснением по краю и толстым дном, на люстрах, тяжелых, бронзовых, с массивными абажурами густо-охряного цвета, и на мозаичном панно с оскалившейся пантерой, глаза которой загадочно мерцали изумрудным.

– Значит, завтра с утра придешь, оформишься, – говорил Луке управляющий клубом, невысокий черноволосый парень в бархатном пиджаке, ослепительно-желтой рубашке, джинсах и оранжевых кедах, которому можно было дать и двадцать пять, и тридцать пять лет, – вечером можешь приступать. Работаем с двадцати нуль-нуль до первых петухов, то бишь до трех ночи. Муня, она готова подписать соглашение о конфиденциальности?

– Я с ней поговорю, Антош, – пообещала та. – Вот сегодня же!

– То есть она еще не в курсе? – уточнил тот. – Тогда я ее в дневную поставлю!

Муня помялась, но голос ее прозвучал твердо:

– Будет в курсе!

Когда Антон ушел, Лука повернулась к подруге.

– Поясни, в чем отличие дневной смены от ночной?

– Элементарно, Ватсон, – засмеялась та, – ночью чаевых больше! Тебе деньги нужны?

Лука кивнула.

– Идем, познакомлю с друзьями, – сказала Муня, – вон они, обормоты, сидят, под Раисой!

– Раиса? – удивилась Лука.

Сразу представилась дородная тетка-буфетчица из университетской столовой, в белом фартучке и белой кружевной наколке в высоко взбитых фиолетовых волосах.

– Зверя видишь на стене? Вот ее все и называют Раисой! Только не спрашивай почему – повелось с незапамятных времен.

Друзей в компании Муни оказалось пятеро. Две девушки и три парня. Близняшки Оля и Юля даже одевались похоже. А вот парни кардинально различались. Александр, Саня, был невысоким крепким блондином с улыбчивой мордахой и взглядом прожженного бабника; Дмитрий, Димыч, – спокойным крупным шатеном в очках, как у Гарри Поттера, которые, несмотря на дорогую одежду в стиле casual, придавали ему вид полного фрика. Третий, Виталий, или Вит, худощавый брюнет с пронзительными голубыми глазами и резкими чертами лица, встретил Муню страстным поцелуем.

– А ты хорошенькая, Лука! – сообщил Саня, едва узнал ее имя. – Парень есть?

– Отстань, ей сейчас не до парней! – засмеялась Муня. – Возьмите нам мой любимый коктейль, а мы пока сгоняем на крышу, хочу кое-что ей показать.

Ребята понимающе переглянулись, а Лука напряглась – во всех разговорах, в самой атмосфере этого странного места она ощущала двойное дно, и ощущение было не из приятных. Во что же все-таки она вляпалась?

Мысль вернуться домой с повинной мелькнула и пропала, едва она вспомнила лицо говорящей о детском доме матери… Нет, не матери! И как теперь ее называть? Валентина Игоревна?

По кованой винтовой лестнице они поднялись этажом выше. Здесь был еще один зал, куда не доносилась музыка снизу. Полумрак, тяжелые красные шторы и диваны, обитые малиновым и коричневым плюшем, – сонный покой и скромное обаяние буржуазии. Пролетом выше оказалось темное помещение, где стояли вдоль стен запасные столы и стулья, какие-то ящики, пара холодильных камер. Отсюда наверх вела еще одна лестница, на этот раз обычная, деревянная. Муня, поднявшись по скрипучим ступеням, поманила Луку за собой.