Юлия Журавлева - Последний крик банши

Это напоминало картинку с секретом: чем дольше смотришь, тем лучше проявляется изображение. И вот знак расшифровывается. Перенос.

Ведьма отшатнулась.

Потом сделала еще два шага назад.

Подальше от того, что является невозможным. Разрыв пространства.

Древний символ, в который не верят, считают пустой выдумкой, потому что он не работает. Невозможно перенести ни живое, ни мертвое из точки А в точку Б. Это придумки фантастов: телепортация, телепорты, прыжки. На деле законы физики работают как часы. Колдовство может их усилить настолько, что они кажутся почти невиданным чудом, но не выходят за рамки реальности. Правда, бывают исключения.

Преодоление иммунитета инквизиции. Создание разрывов в пространстве. Обе эти вещи одной природы – потустороннее, скрытое, запрещенное колдовство. Нереально, по мнению всех. Всех, кто не может, не владеет такими способностями. Особый древний дар.

Катя пошла прочь. Дальше, как можно дальше от переулка. То, что нарисовано на стене, могла создать лишь она. Больше никто. Так как это невозможно.

Теперь женщина имела четкий ответ на вопрос о камерах – ритуалы проводятся в другом месте. Нет самоубийц, которые станут убивать и резать животных, а затем и людей в центре Москвы. Кто-то просто переносит тела. Нет никаких эффектов, часто приписываемых обывателями колдовству. Ни света, ни звука, ни запаха. Просто раз – и все, тело с полным ритуалом на асфальте. Будто фокусник сдернул ткань с волшебного ящика. С ящика Пандоры, который Екатерина нашла.

Только в метро, прислонившись вопреки запрету к двери вагона, ведьма немного пришла в себя. Прав главный инквизитор, чертовски прав! Она должна съездить в тот проклятый дом. Только вот чутье ли движет мужчиной или он что-то знает и подозревает? И действительно ли сняты с нее все обвинения? Катя потерла виски: разболевшаяся голова, тяжелая после коньяка, работала плохо. Утро вечера мудренее, решила женщина. Но вопрос, неужели бабка действительно открыла кому-то запретные знания и передала дар, не давал покоя. И еще один: что она может противопоставить той, кто постоянно использует на практике даже не колдовство, а чистое и невероятное преодоление всех барьеров – саму смерть?

Сумерки уже сгущались над Москвой, когда Катя подходила к своему дому. Шла на автомате, не глядя по сторонам, и чуть не воспользовалась волшбой, когда ее схватили за руку и резко развернули на сто восемьдесят градусов.

– Где ты была? – Одной короткой фразы хватило, чтобы понять, как зол инквизитор.

– С каких пор я должна отчитываться перед инквизицией? – Екатерина попыталась вырвать руку, но захват стал только сильнее и больнее.

– С тех самых, как на твою жизнь начали покушаться.

Аверин не орал, он говорил спокойно, даже тихо, но от его интонаций пробирала дрожь. А еще от того, что он явственно высвобождал дар. Ведьма чувствовала его как холод, идущий от мужской ладони и, будто анестезия, разливающийся дальше по ее немеющей руке.

– Я, знаешь ли, уже взрослая, разумная женщина и в состоянии о себе позаботиться. Мне няньки не нужны. – Катя отчасти признала его правоту. Но только отчасти.

– За несколько часов ожидания я начал сильно сомневаться в твоей разумности. – Максим не собирался оставлять этот инцидент без внимания. Он сначала был дико зол, узнав, что ведьма просто ушла из главка. А потом извелся, сидя в машине у ее дома, отгоняя мысли одна хуже другой.

– Я не собираюсь выслушивать от мальчишки подобные слова! – Ведьма, которая и без того находилась не в лучшем расположении духа, придя к выводу, что все беды в ее жизни от инквизиторов, смолчать не смогла.

Но в этот раз младший лейтенант и правда оказался разумнее. Пересилив себя и проглотив вертевшиеся на языке слова, он разжал пальцы, краем глаза заметив, что женщина легонько потрясла занемевшей конечностью.

– Я заеду завтра к восьми.

Он сел в машину и резко тронулся с места, оставляя черные следы шин на асфальте.

Ведьма стремительно влетела в подъезд, взбежала на третий этаж и спряталась в своей квартире от всего мира. Настроение, и без того гадкое, стало еще гаже. Чувство вины перед Авериным и за приворот, и за сегодняшний выверт, заставивший его поволноваться, обгладывало до костей. За нее никогда никто раньше не переживал.

Ведьмовской дар вскрылся быстро, на третий год жизни, хотя чаще проявляется к пяти-семи. И это говорило о незаурядной силе. Бабка, которой Бог послал только сына, конечно, радовалась больше всех. Собственно, она единственная, кто действительно радовался. Как раз к моменту открытия дара родился младший брат Кати, родителям стало не до нее, забот с малышом выше крыши, поэтому трехлетнюю девочку отправили к бабушке. Сначала на лето. Потом оставили на осень: осень в тот год выдалась теплая. А там уж и перезимовать, чтобы бабушке не скучно было. И конечно, весной ее тоже никто не забрал.

С тех пор она жила у бабки в деревне. И, когда пришла пора идти в школу, ездила за тридцать километров в город Юхнов. Институт ее спас. На самом деле спас. Что бы с ней случилось, если бы не поступление в Первый мед, трудно сказать, но точно пошла бы по наклонной. И куда в итоге пришла бы – лучше даже не думать.

Сначала Катя жила в студенческом общежитии, а когда умерла бабка, оставив ей все имущество, в том числе двушку в сталинке почти в центре Москвы, – переехала туда. При всей нелюбви к старой ведьме то, что во многом именно благодаря ей Екатерина стала независимой и успешной, неоспоримо.

В квартире сейчас ничто не напоминало о прежней владелице. Въехав, Катя сразу начала переклеивать обои и при помощи немногочисленных подруг делать своими руками ремонт. Жизнь в деревне многому ее научила. Постепенно сменила мебель. Когда пошла работать, то накопила и на нормальный ремонт. Но все равно нет-нет да и проскальзывало какое-то ощущение присутствия духа бабки, несмотря на все усилия прогнать ее из жизни и памяти. Есть такие воспоминания, от которых вряд ли когда-нибудь удастся полностью освободиться.

После трудного и насыщенного дня заснуть удалось далеко не сразу. Мысли ведьмы все время крутились вокруг ритуала. А еще было страшно ехать туда, откуда сбежала пятнадцать лет назад. Лишь один раз, сразу после смерти бабки, Катя приезжала в деревню на похороны. Ей всегда жилось неуютно в рубленом бревенчатом доме, а после кончины старой ведьмы заходить внутрь и подавно не хотелось. Но тогда еще молодая девушка смогла заставить себя пройти в комнату к большой русской печи на полдома, которую так и не переложили – бабка не любила перемен, – и достать из специального схрона несколько толстых пачек бересты. Не глядя поджечь и бросить в печь. А потом кашлять от дыма, потому что забыла отодвинуть заслонку. Отец только неодобрительно качал головой, открывая окна и проветривая в сырой холодный мартовский день избу. Семья в тот день окончательно от нее отдалилась, никто не подошел к Кате и ничего не сказал. И она ничего не говорила, так и молчала всю церемонию и последовавшие за ней поминки. Именно тогда ведьма по-настоящему почувствовала свое одиночество и ненужность в этом мире.