Карина Демина - Дом последней надежды

По обхождению его, по манерам, по одежде видно было, что он вовсе не так уж прост, каковым хотел казаться. После госпожа Мисаки выяснила, что этот негодяй и вправду происходил из весьма знатного рода, что пробудило в душе ее особые надежды.

Дочь могла войти в этот род, если бы была умнее.

Если бы вела себя сдержанней.

Если бы…

Да, госпожа Мисаки не сочла нужным вмешиваться в отношения… и любовь? Пускай себе, если это любовь к достойному человеку… но что Юкико подарила ему не только поцелуй, выяснилось, когда негодяйку стало мутить по утрам.

Она беременна.

И понятно, почему господин… имя? Разве это важно? Важно, что он отказался брать в жены развратную девку, и это его право. А Юкико – позор рода, от которого госпожа Мисаки желает избавиться, но, само собой, приличным образом.

Она готова даже понести некоторые расходы.

Десять цехинов.

Этого мало? Но ведь Наместник платит из казны за содержание женщин, а Юкико ест мало… и работать сможет быстро, если ребенка убрать.

Куда?

Об этом не госпоже Мисаки думать.

Она вовсе желает забыть о неудачной своей дочери. Муж? Муж изволил несвоевременно отбыть в Цихун, откуда вернется разве что к зиме. Он не будет против. Он понимает, сколь важно для госпожи Мисаки доброе имя…

Юкико была тихой.

И вправду, дитя снега. Ее кожа была бела и без рисовой пудры. Круглое личико с еще детскими чертами и застывшим в глазах удивлением, будто она так и не поверила до конца, что все это случилось с нею.

Ее мутило по утрам.

И днем тоже.

И порой она вовсе не вставала с постели, то ли от дурноты, с которой не умела справиться, то ли от другой, внутренней боли. И Иоко ничего не могла поделать.

Она сама готовила травяной отвар из коры ивы и корней валерианы, добавляла щепоть ромашкового цвета и толику слов, услышанных от старой няньки. Она приносила отвар в комнатку Юкико и, опустившись на циновки, разливала его по чашкам.

Не церемония.

Она раскладывала рисовые колобки и полупрозрачные куски желе из водорослей, но Юкико почти не прикасалась к пище. Она и вправду считала себя виноватой.

Сложно придется.

Одна я бы выжила.

Наверное.

Я ведь привыкла быть одной в том, в своем мире, а здесь… мне придется иметь дело с женщинами, которым нужна профессиональная помощь. А что я знаю о психологии?

Всегда считала ее глупостью.

Араши…

Вот уж действительно дитя бури. Здесь, кажется, умеют давать правильные имена. Или наоборот? Имя определяет судьбу…

Ее привела тетка.

Крупная женщина с набеленным лицом, с зонтиком, который она держала крепко, будто опасаясь, что его украдут. Хотела бы я взглянуть на безумца, рискнувшего связаться с госпожой Рани.

– Вот, – второй рукой она держалась за узкое плечико юноши, – заберите ее. Я заплачу столько, сколько скажете…

Юноша оказался девушкой.

Она была единственной дочерью брата госпожи Рани. Славный воин, известный мастер меча, к которому ученики приходили со всех Островов, он совершил в жизни одну ошибку: женился на слабой женщине. Почему слабой? А сильная не умерла бы в родах, оставив мужа наедине с младенцем.

И ладно бы сына подарила, о котором мастер Сан мечтал.

Дочь.

Ему бы кормилицу нанять, а после отослать дитя госпоже Рани, чтобы воспитала она, как воспитывала четверых собственных дочерей. Но нет… кормилицу-то он нанял, а после стал учить дочь тому, чему девушек не учат.

Где это видано, чтобы девка оружие в руках держала?

Ну, кроме мухобойки…

Она говорила, наливаясь красным гневом, выплескивая свое праведное, как ей казалось, возмущение. Араши слушала.

Пританцовывала.

И поглядывала на Иоко сквозь длинную челку.

Она была… не такой.

Совсем не такой.

И первым порывом Иоко было отказать от дома этой странной девушке, которая вовсе не выглядела ни обиженной, ни растерянной, ни нуждающейся в защите. Обряженная в штаны-хакама из черного хлопка и в черную же рубаху длиной до середины бедра, она, казалось, не испытывала ни малейшего смущения.

Отец учил ее на совесть.

И возможно, знал, для чего делает это, да только сказать не успел. Однажды ночью душа его покинула тело, и Араши осталась одна.

Дети не могут жить одни.

И госпоже Рани пришлось взвалить на себя заботу о сироте, чему сирота совсем не обрадовалась. Она оказалась нагла, дурно воспитана и строптива. Она не желала работать на поле и не умела работать в доме… она перечила всем и во всем…

– А потом она заявила, что сама себе выберет жениха. Ха! – Тетушка хлопнула себя по бедрам, и бамбуковая рукоять зонта опасно затрещала. – Я хотела ее побить палками…

…но терпение Араши закончилось.

Она сломала палки.

И побила горшки. И сказала, что если ее так называемый жених дерзнет заглянуть в дом, то ему же будет хуже…

– Сколько вы хотите? – Тетушка выдохлась.

Араши смиренно застыла, только темные, что дикая вишня, глаза ее лукаво поблескивали. И губы дрожали, и вряд ли от сдерживаемых слез.

– Пятьдесят лепестков. – Иоко решилась.

Кто она, чтобы отказывать от дома девочке, которая еще не понимает, насколько жесток этот мир.

– Просите больше, – голос Араши оказался звонок. – Отец оставил три сотни… и еще нефритовых статуэток…

– Лжешь, маленькая дрянь! – взвизгнула госпожа Рани.

– Их она успела припрятать, как и шелк, из которого мне фурисодэ шить должны были… плевать на шелк. А вот отцовские клинки пусть вернет. Они мои по праву.

– Да пусть у тебя язык отсохнет…

Госпожа Рани хватала воздух губами, сделавшись похожей на большую рыбину.

– Сделайте так, как говорит девушка. – Иоко не умела спорить, но, странное дело, близость Араши будто придала ей сил. – И уходите с миром… она больше не побеспокоит вас.

Клинки доставил слуга.

И с ними – сверток темно-лилового шелка, расшитого серебряными лилиями. Ткань была чудесной… и испорченной.

– Да уж… – Араши сунула палец в дырку. – Теперь только на тряпки… жадная она и безголовая… а вы тоже меня учить станете?

– А есть чему? – Тогда, кажется, Иоко впервые за долгое время улыбнулась.

Мы встретились тем же вечером.

Наверное, я могла бы еще несколько дней притворяться больной, и никто из них не посмел бы потревожить покой госпожи, но… моя натура была против.

А потому…

Наряд из шелкового платья с длинными рукавами.

Широкие красные штаны.

Скользкий пояс змеей обвивается вокруг талии. И девочка, встав на табуретку, расчесывает волосы. Она ловка и спокойна, будто не происходит ничего необычного. А может, и вправду не происходит? И я себе придумываю… но откуда это щемящее неприятное ощущение в груди?

Тревога.

И страх.

И кажется, у нас с Иоко дрожат руки, а это нехорошо. Хорошо, что эти руки можно спрятать в широких рукавах кимоно. Прохладный шелк ластится к коже, но отсутствие нижнего белья несколько смущает.