Карина Демина - Дом последней надежды

Я кривовато усмехнулась: с удовольствием уступила бы ей высокую честь.

– И я буду хорошей женой. Я рожу детей… сыновей, которые силой своей восславят имя отца. Или дочерей столь красивых… – голос ее все-таки дрогнул, а пальцы сжались. – Но потом оказалось, что я недостаточно хороша. Сваха бралась устроить мою судьбу, но потребовала за это столько, что моему отцу оказалось проще выставить меня из дому и забыть…

Кэед поднялась.

На ножках своих, больше похожих на копытца, она стояла уверенно, а вот при каждом шаге покачивалась.

Цветок на тонком стебле.

Дунет ветер и сорвет, понесет по-над жестоким миром.

– Мне не нужны слуги. Я, оказывается, прекрасно обхожусь и без них. Большой дом? К чему мне большой дом, если я не способна уйти дальше этих комнат? – Она оперлась тоненькой ручкой на стол. – Но вот детей родить я способна. Не уверена, правда, что дочери будут прекрасны, а сыновья так уж сильны, однако знаю одно – они будут меня любить.

Стало тихо. Настолько, что слышно было, как рисовое зернышко, скатившись с пальцев Юкико, падает в сито. Или вздыхает вода, выпуская на поверхность тяжелые пузыри…

– Госпожа Иоко. – Кэед повернулась ко мне, и лицо ее было безмятежно, словно море в преддверии шторма. – Возможно, с моей стороны это будет дерзостью…

– Когда это тебя останавливало, – пробурчала Шину, опуская в кипящую воду рыбьи туши.

– …однако не составит ли вам труда узнать, что нужно этому тьерингу… и если он ищет себе жену, то… по крайней мере одна из нас готова…

Не уверена, что Хельги нужна была жена.

С другой стороны, что знаю я о тьерингах, помимо скудных слухов, которые достигали ушей Иоко. И мнится мне, в слухах этих изрядно было выдумки.

Хельги работал.

Калитка поднялась. И сам забор как-то вдруг оправился, стал ровнее. Весело стучал молоток, солнышко пригревало, суля долгое лето, хотя на деле оставалось лету недолго. Скоро очнется зимний дракон, и над горой Накарама поднимется белый дым. Он поползет по склонам этой горы, неся с собой холод и дожди…

Иоко не любила осень, да и я, признаться, тоже.

– И все-таки. – Я позволила себе заговорить, когда тьеринг прервался. Готова поклясться, он почувствовал мое присутствие раньше, однако виду не подал. – Быть может, дорогой гость пожелает все же испить чаю и… развлечь хозяйку беседой?

– Рассказами о море?

– И о вашем народе.

Хельги кивнул:

– Забор я поправил. Но в доме, чую, работенки хватит.

– Хватит, – согласилась я. – Не на один день. Дом этот некогда принадлежал моему отцу, однако в последние годы… был несколько заброшен.

– Заметно. – Хельги сгреб инструмент. – Так вы тут одни живете?

– Одни. – Лгать не имело смысла. Любой в этом несчастном городе с немалою охотой расскажет о безумице Иоко, которой вздумалось воскресить вдруг древний обычай…

Здесь не так много поводов для сплетен.

– Плохо. – Хельги нахмурился. – Ваша малышка скачет, что коза, но…

Я лишь развела руками.

Мы поняли друг друга. Нынешние гости были, по сути своей, обыкновенными хамами. И пусть хватило их дури на то, чтобы бросить палку… да и ударить они бы ударили, той же палкой или кулаком, ногой… не важно, главное, что оба они – трусоватые мерзавцы, не более того. А вот будь на их месте настоящий воин…

С другой стороны, настоящему воину противостоять может лишь другой воин, да и то не всякий…

Я лила воду на руки, и Хельги мылся, шумно отфыркиваясь и отплевываясь. А после, хитро изогнувшись, пил тонкую струйку. Вздыхал. И, вытерев лицо полотенцем, сказал:

– Так где ваш чай?

Мы устроились на террасе. Я села на ноги, для Иоко поза эта была привычна. Хельги поерзал, но тоже сумел устроиться удобно. Он сел по-турецки, положив руки на коленях.

– Извините, но ваши эти… почему у вас нет нормальной мебели?

– Может, потому что здесь привыкли обходиться без нее? – Я позволила себе улыбку.

Чай подала Шину и, одарив тьеринга суровым взглядом, удалилась. А он лишь ладонью по косе провел и прицокнул.

– Суровая женщина…

Я уступила место Иоко, в чьей крови был прописан древний ритуал церемонии. И тело двигалось само, исполняя танец поз, который тьеринг вряд ли способен был оценить.

Он молчал.

Ждал, пока я начну беседу.

А я перебирала возможные слова, пытаясь найти подходящие.

– Зачем вы здесь? – спросила я, и руки Иоко слегка коснулись крышки массивного чайника с горячей водой.

Чайный домик пришел в запустение, и вряд ли получится его восстановить. Признаться, матушка Иоко никогда-то не была любителем церемоний, да и гости в доме собирались редко. Правда, тогда она преображалась удивительнейшим образом, но…

– Да… в гости вот заглянул. – Он поднял крохотную чашку и покрутил в пальцах. – Только того горького не надо, который на зеленую жижу похож.

Варвар.

И чужак.

Островитяне ценят вяжущую терпкость маття.

Я смешала порошок и горячую воду, привычно разбила бамбуковым венчиком комочки. И полагалось бы наслаждаться тишиной и покоем, слушать мир, наполненный лишь звуками огня да кипящей воды, слабым шорохом венчика-тясен о глиняные стенки чаши, ароматом чая, что раскрывается при первом прикосновении, как сложный танец, где каждое движение – часть истории, но мы оба были слишком далеки от этих церемоний.

– Зачем? – Я подняла руку, подвернув край кимоно, позволив зеленоватым каплям скатиться в чашу.

– Не звали?

– Не звали, но… мы мало знаем о вашем народе. – Пена была слишком светлой и ноздреватой. Будь гость иным, мне бы, пожалуй, было бы стыдно. Самую малость. Все же чай мы покупали не лучшего качества. – О вас многое говорят. Но полагаю, не всему стоит верить?

Хельги крякнул.

А я долила горячей воды. Не кипятка. Нет. Кипяток убивает остроту чая, делает его бледным и высвобождает лишь горечь, которую вряд ли получится заесть.

– Не всему, госпожа Иоко… не всему… – Он поерзал.

– А чему стоит? Говорят, ваш остров гибнет…

Он слегка наклонил голову.

– …и что вам пришлось покинуть его в поисках нового дома… и что дом этот милостью Императора был дарован…

– Милостью? – Хельги фыркнул. – Да этот узкоглазый карлик…

– Я не слышала этих слов. – Я коснулась бубенцов на нитках, и те зазвенели, отгоняя дурное.

– …запросил золото… и камни… и клыки морского зверя… он забрал почти все, что у нас было, за два островка и представил это высшею благодатью. Там до нас и птицы-то селиться брезговали!

Его возмущение было ярким и живым, а еще совершенно неподходящим для такого спокойного дела, каковым была чайная церемония. И пусть нынешняя – лишь жалкое подобие истинной, но все же…

Я подняла чашу-тяван и, оценив чай – полупрозрачный, правильного золотистого оттенка, – подала ее Хельги. И он, вытащив из кармана шелковый платок, обернул им ладонь. Все же не настолько чужд он местных обычаев, как хочет показать…