Яна Вовк - Аферист и карьерист

– Должен заметить, – граф всё же не смог не продолжить, – мало кто понимает выбор Романа Степановича.

– О чём вы?

– О его жене.

– Да будет вам, Фёдор Александрович, – протянул князь. – Неужто мы с вами станем обсуждать такую безделицу? Я и Топорина-то в глаза не видел.

– Вполне приличный господин. Кстати, великолепно играет в вист… и не только.

Радневский не стал вдаваться в подробности, из которых бы выяснилось, кто кому сколько проигрывает и кто кому сколько должен. Князь попрощался с ним, и уже собрался вернуться в кабинет, как граф вспомнил, что ещё не договорил.

– А знаете, она до замужества, когда ещё в Москве жила…

Артемьев наблюдал, как лакей помогает графу просунуть руки в тесные рукава шубы. Каждый раз, надевая её, Радневский проделывал гимнастические упражнения для плечевого пояса, но покупать шубу попросторней не хотел. В этой он казался себе более стройным и привлекательным.

– …а после к ним всё турок ходил, – говорил граф, не останавливаясь. – Так этот турок чуть не украл её. Хорошо, слуги заметили вовремя, что кто-то в дом пробрался. Разве стал бы мужчина красть женщину, ежели б она ему надежд не подавала?

– Ай-яй-яй, и куда смотрел Роман Степанович! – раздался сокрушённый возглас незаметно подошедшего маркиза.

Радневский поспешно попрощался, и, наконец, ушёл. Артемьев и Шале переглянулись, но воздержались от реплик, почувствовав за спиной присутствие генерала.

– Мне, пожалуй, тоже пора, – сказал Бенкендорф.

– А я еще чуть задержусь, с позволения князя, – вздохнул Шале и зевнул, прикрывая рот кончиками пальцев.

Генерал незаметно кивнул ему и обратился к Артемьеву:

– Искренне рад, Георгий Павлович, что вы нашли друга в лице маркиза. Маркиз – милейший человек. Только не садитесь играть с ним в карты: он проиграет вам всё состояние, и его очаровательная супруга ему этого не простит.

Когда Шале и Артемьев остались без присмотра Александра Христофоровича, они вернулись в кабинет. Маркиз сразу повалился на диван, и, закинув ноги на валик, принялся изучать лепнину на потолке. Было очевидно, что с уходом двух гостей он почувствовал себя гораздо приятней, и, не сводя взгляда с золочёных веточек над головой, стал насвистывать какую-то незатейливую мелодию и при этом щёлкать пальцами в такт.

– Да уж, – присаживаясь в кресло напротив него, усмехнулся князь. – С чего это Бенкендорф решил приложить устную печать к договору нашей дружбы?

– О, Георгий Павлович! – Шале перестал свистеть, но взгляд его всё ещё оставался приклеенным к золочёным веточкам. – Генерал только хотел, чтобы вы были хоть чуточку доверчивы к моей персоне, и, к примеру, захаживали ко мне в гости, делились со мной планами, пили в моей компании много вина, увлекались моей женой и имели возможность проговориться о чём-либо тайном. Или у вас нет тайн, господин Артемьев?

Брови князя поднялись вверх.

– Да что вы говорите, маркиз! Помилуйте, о какой дружбе может идти речь, когда все привыкли видеть нашу взаимную неприязнь?

– Ах, неприязнь всегда можно заменить любовью. Я компанейский человек, меня нельзя не любить. Отчего же вы должны быть исключением? – маркиз повернул лицо, сияющее самодовольством. – Зато вы сможете всегда приходить в мой дом. Друзья не должны лишать себя удовольствия ходить друг к другу в гости…

Артемьев смотрел на маркиза, кивая ему в подтверждение, и вдруг резко схватил его за руку и потянул на себя. Шале свалился.

– Жоржи! Чёрт побери, ты в своём уме?! – возмутился он, быстро вставая. – У меня чуть сердце не выскочило!

Князя прорвало громким смехом.

– Дикарь, – уже обиженно фыркнул маркиз. – Когда-нибудь я вызову тебя на дуэль!

– Ты слишком дорожишь своей холёной шкурой, чтобы решиться на такое безумство, как дуэль. Ты не за тем остался, Пашка, и не за тем, чтобы уверять меня в своей дружбе.

Шале вздохнул, продолжая стоять. Весь лоск и напыщенность слетели с него, как пудра. Перед князем оказался раздосадованный плут, колебавшийся в намерениях, известных ему одному, и ничуть не усомнившийся в своих способностях дуэлянта.

– Ну? – подстегнул его Артемьев.

– Во-первых, Жоржи, должен тебя честно предупредить, что, вопреки пожеланиям Бенкендорфа, я категорически против всяких покушений на честь моей жены с чьей-либо стороны, а более всего – с твоей…

– А во-вторых?

– А во-вторых, – Шале присел на диван, не сводя с князя внимательных глаз. – Во-вторых, оставь затею с делом Ильина. Ничего с Мишелем не будет такого, о чём можно сокрушаться – у генерала на него вполне безобидные планы.

– Какие могут быть планы на жизнь и свободу дворянина?

– Брось, Жоржи! Его жизнь в безопасности, как никогда.

– До тех пор, пока в том есть интерес Бенкендорфа? – голос князя стал жёстким, взгляд всверливался в лицо юлившего гостя. Любой другой на месте маркиза почувствовал бы себя в лучшем случае неуютно… любой другой, но не маркиз.

– Ну зачем тебе Ильин? Он всего лишь приятель твоего бывшего гувернёра… – Шале запнулся, поняв свою оплошность. – Жоржи, я беспокоюсь о тебе. Бенкендорфу не понравится твоя заинтересованность в судьбе государственного преступника.

– Если бы он был государственным преступником, я бы первым отдал приказ арестовать его – ты знаешь моё отношение к заговорщикам.

– Ни за кого нельзя ручаться. Времена меняются. И, между прочим, заговорщики не всегда не правы. Когда в государстве происходит такого плана заварушка, умные люди всегда найдут для себя выгоду. Ты сам подумай, Жоржи.

Артемьев пренебрежительно скривился.

– Не говори мне этого, Павел. Кучка разленившихся дворян, задолжавших казне, готова была ради своих интересов привести к власти насильника и дебошира.

– Высоко пойдёшь, князь. С такой искренней убеждённостью не надо и притворяться.

В тёмных глазах Артемьева застыло нечто, принудившее маркиза срочно поменять тактику. Ссориться с Георгием он не собирался, и совсем не по предписанию Бенкендорфа.

– Ах, Жоржи! Ты защищаешь Ильина, движимый чувством благодарности к Стеглову – тут я тебя понимаю. Но если Бенкендорф подаст рапорт о деле Ильина, то, учитывая сложившуюся обстановку в России, думаю, Мишелю не удастся увидеть волю в ближайшие лет десять… если дело всё-таки попадёт в руки царя.

– Иными словами, Бенкендорф тебе велел убедить меня в молчании.

Шале растянул улыбку и тут же спрятал её.

– У Бенкендорфа есть свои симпатии к Ильину, – уже серьёзно сказал он. – Но если царь усомнится в преданности генерала, то последний отстоит свою правоту, предъявив суду доказательства, которые быстро найдутся. Ты понимаешь, кто выиграет? Пока вы с генералом будете драться, географа сгноят в казематах. Бенкендорф через два часа будет у царя с докладом, если я не сообщу ему утешительные новости по поводу твоего благоразумного решения. Между прочим, у Ильина был шанс сбежать, когда я вёз его в Петербург. Я даже не удержался и в последнюю ночь намекнул ему об опасности, но он был глух. Теперь всё в руках Бенкендорфа и твоей голове. В минуте вся жизнь. Думай, Жоржи, думай.