Индия Эдхилл - Наследница царицы Савской

«Жизнь прекрасна». Она была царицей во дворце царя Соломона, матерью двух чудесных мальчиков, к которым когда-нибудь перейдут ее корабли. Все ее молитвы исполнились.

Меласадна всегда помнила об этом и была благодарна.

Не буду лгать, что вела себя лучше других женщин в отцовском дворце: я тоже пялилась широко раскрытыми глазами на диковинную свиту колхидской царевны… Мужчины, одетые как женщины, женщины, одетые как мужчины…

– И собаки, огромные черные собаки!

Царевна еще и шагу не успела ступить в верхнем городе, а уже по меньшей мере двенадцать гонцов принесли эту новость на женскую галерею. Если у цариц нет шпионов, то нет и власти.

– Говорят, она кормит их новорожденными младенцами!

И я не буду лгать, что смеялась над этой глупостью, – хотя, клянусь, я не понимала, как могло изо дня в день рождаться достаточно младенцев, чтобы прокормить этих собак. К моему стыду признаюсь, что предложила Нимре (она тоже сомневалась, что чужестранка в состоянии раздобыть столько детей, чтобы удовлетворить аппетит черных псов), свое объяснение:

– Может быть, она и другим мясом их кормит, а младенцами – лишь когда удается их достать.

Я думала, что это возможно. Нимра вроде бы сомневалась. Она сказала, что собачки госпожи Меласадны едят лишь мелко порубленное мясо куропаток и маленькие кусочки медовых хлебцев.

– Собачки госпожи Меласадны меньше египетских кошек госпожи Нефрет. А эти собаки величиной с коней! – возразила я.

– Тогда, наверное, они едят траву и овес, – сказала Нимра, и мы рассмеялись и побежали за царицами, наложницами и служанками в Женский дворец. Как и все, мы хотели посмотреть на колхидскую невесту – и ее огромных собак.

Подготовка к свадьбе шла полным ходом, и Женский дворец гудел, словно улей. Каждая царица, каждая наложница тщательно украшала себя, словно сама готовилась выходить замуж. Теперь они собрались в Женском дворце, чтобы приветствовать царевну из Колхиды. И сегодня в кои-то веки все женщины радовались моему присутствию.

Ведь отец не выделял никого из своих женщин. После смерти моей матери никто не мог занять ее место в его сердце. Поэтому часто случались ссоры за первенство. Из женщин моего отца наибольшей значимостью обладали Наама и Нефрет. Царица Наама была матерью старшего царского сына. С другой стороны, Нефрет была дочерью фараона.

Поэтому в такие дни мое положение единственной дочери Соломона, его любимого ребенка, проливалось маслом на шторм их уязвленных чувств. И кроме того, я уже вступила в тот возраст, когда могла распоряжаться во дворце, и никому из отцовских жен не приходило в голову ставить под сомнение мое положение. Теперь я стояла впереди всех, собираясь приветствовать колхидскую невесту в ее новом доме.

Для этой церемонии мои мачехи хорошо надо мной потрудились, наперебой украшая меня, – каждая надеялась, что я упомяну ее труды в разговоре с отцом. Наама одела меня в платье из тонкой и светлой, словно солнечные лучи, ткани. Нефрет раскрасила мне веки зеленой малахитовой крошкой и густо подвела глаза черным. Меласадна заплела мне волосы, а Аринике завершила ее работу золотыми шпильками в виде бабочек. Целых двенадцать женщин очень старались, чтобы я достойно представила отцовский дом и благосклонно отнеслась к ним.

И вот я стояла во главе собравшихся. Они создали мой образ своим трудом, как если бы выткали покрывало по своему вкусу. Там, в золоте и пурпуре, с жемчужной повязкой на волосах, я чувствовала себя настоящей царевной. Не буду лукавить: мне очень нравилось быть обласканной всеми любимицей дворца. Теперь я вижу, каким была ребенком. В тот день я казалась себе женщиной, но она тогда еще не появилась на свет.

Мои наперсницы – главные товарки по играм – стояли за мной, одетые, словно две луны, затмеваемые солнцем. Когда перед колхидской царевной распахнулись большие кедровые ворота, я услышала шепот Нимры:

– Как думаешь, черные собаки сожрали пророка?

Кешет тихонько засмеялась. Ожидавшие женщины шушукались.

– Тише, – сказала я, чувствуя себя очень властной, и скорее ощутила, чем услышала сдавленное хихиканье моих девушек.

А потом колхидянка вошла в Женские ворота, и смех оборвался.

С ней не оказалось огромных собак – меня это разочаровало. Сопровождали ее лишь двенадцать закутанных в черное служанок – так мне сначала показалось. Присмотревшись, я поняла, что на самом деле это мужчины, одетые и накрашенные, как женщины. Евнухи. Некоторые из жен моего отца тоже держали этих полумужчин в качестве слуг. Но известные мне евнухи не пытались никем притворяться. Они бы постыдились одеваться женщинами.

Глядя прямо перед собой, царевна шла вперед и в конце концов оказалась так близко от меня, что если бы мы обе протянули руки, то соприкоснулись бы кончиками пальцев. Поблескивали ее глаза, непроницаемые, словно темное стекло. Я призвала на помощь свои царственные манеры и поклонилась, произнося заученные формальные слова:

– Добро пожаловать во дворец царя Соломона. Входи и будь нам сестрой.

Я улыбнулась и протянула руки, чтобы отвести царевну в ее покои, но она не двинулась с места. Я повторила свое приветствие на торговом наречии, которым пользовались на всех основных путях. Но и тут она не ответила. Теряя уверенность, я обратилась за помощью:

– Говорит ли кто-нибудь на языке, который понимает госпожа Даксури?

После краткого неловкого молчания женщины начали расступаться, пропуская вперед госпожу Гелику.

– Может быть, я смогу с ней объясниться. Я попытаюсь.

Я удивилась, ведь госпожа Гелика очень редко подавала голос и почти не появлялась среди других женщин. Она им не нравилась и отвечала тем же. Ее считали надменной и холодной. Я торопливо поблагодарила ее. Гелика поклонилась колхидской царевне и заговорила, медленно и осторожно подбирая слова. Та слушала, ни единым движением не показывая, понимает она или нет.

Гелика замолчала. Колхидянка смотрела на нее, не выказывая никаких чувств. Гелика покраснела и потупила глаза. Она так сильно впилась ногтями в ладони, что побелели костяшки пальцев.

Наконец взгляд темных глаз колхидянки обратился ко мне. Она кивнула и протянула мне руку. Скрывая свое нежелание касаться ее, я легонько сжала ей пальцы, коротко, лишь для соблюдения обычая. Ее кожа была белой и прохладной, словно мрамор.

– Она пойдет с тобой, царевна, – сказала Гелика.

– Нам повезло, что ты знаешь ее язык, – с улыбкой поблагодарила ее я.

– Совсем немного, – ответила та, – я выучила его давно и многое позабыла.

Она все еще стояла, вцепившись в тяжелые складки своего платья. Я снова поблагодарила ее и умоляюще посмотрела на Нефрет и Нааму: