Бренди Пурди - Пламенная роза Тюдоров

Высушенные лепестки ромашки касаются моих грудей, но я не опускаю взгляда – эта хворь уже уничтожила предмет моей гордости и лишила мое тело всех его прелестей, щедро подаренных природой. Иногда мне даже кажется, что мой недуг – это наказание за тщеславие, гордость и радость, что я испытывала, обнажая свои груди перед супругом, чтобы соблазнить его и разжечь в нем страсть. Когда теперь Пирто помогает мне одеваться, я становлюсь подальше от свечей и смотрю только прямо перед собой. Я никогда не смотрю вниз, хотя и знаю, что, отворачиваясь от своего недуга, я не излечусь.

Когда я впервые увидела небольшой бугорок на своей груди, который позднее превратился в заметную шишку, то сильно обеспокоилась – на него попросту невозможно было не обращать внимания. Теперь же я избегаю зеркал и всегда хожу в черном бархате, как будто уже умерла и ношу траур по самой себе. И все же я, хоть и стараюсь не смотреть, но знаю точно, что бы увидела там, если бы осмелилась взглянуть. Правая моя грудь – совершенна и безукоризненна, кровь с молоком, левая же – поражена страшной хворью, покрыта пятнами, распухла и воспалена, и самое ужасное – это уродливая сочащаяся опухоль, вздувшаяся всего в дюйме от соска, словно безобразный, искалеченный его двойник, нелепая, гротескная безделица на память от беса, вечного прислужника смерти. Иногда я представляю, будто в груди у меня поселилась маленькая злобная горгулья, крошечный раздражительный черно-зеленый дьяволенок, смердящий серой, ничтожное существо с островерхими ушками и раздвоенным хвостом, сверкающими красными глазами и острыми, будто иголки, клыками, которые оно жадно вонзает в эту опухоль и высасывает из меня жизнь, каплю за каплей, заставляя меня то биться в агонии от боли, то падать на пол без чувств, оказываясь беззащитной перед стремительной его, мучительной атакой.

Давным-давно я мечтала о ребенке, дочери с моими золотыми кудрями или же темными локонами, как у Роберта, которую я кормила бы грудью, но вместо этого получила злого беса по имени Рак, припадающего к моей груди и вместо материнского молока вкушающего мутную влагу, разбавленную иногда все тем же белесым молоком – очередная насмешка над моими мечтами о детях – или окрашенную кровью, напоминающую о розовых платьицах и лентах для кос, которые я дарила бы своей маленькой девочке, которую мне никогда уже не выносить под сердцем, никогда не почувствовать, как она шевелится и ворочается в моей теплой уютной утробе.

Болезненная опухоль перекинулась на мою левую руку, ставшую теперь особенно уязвимой. Я стараюсь вести себя осторожнее, словно кукла, сделанная из тончайшего венецианского стекла, но нередко, исключительно по привычке двигаться свободно и беспечно, я забываюсь. Это случается настолько часто, что никто больше не удивляется моим вскрикам и тяжелым вздохам, служанки даже не считают нужным отрываться от работы, а мистрис Форстер и Одингселс – от игры в карты или нарды. Что касается мистрис Оуэн, жены одного лекаря и матери другого, от которой больше, нежели от кого бы то ни было, можно было бы ожидать сочувствия, то она всегда остается глухой к человеческим страданиям. В такие минуты мне кажется, что, даже если бы я бегала по дому совершенно нагой и с горящими волосами, вопя при этом, как безумная банши [8] Банши, баньши (англ. banshee, от ирл. bean sídhe – женщина из Ши) – персонаж ирландского фольклора, женщина, которая, согласно поверьям, появляется возле дома обреченного на смерть человека и своими стонами и рыданиями предвещает его скорую кончину. , никто бы меня и не заметил.

Свет свечей добр ко мне, за что я ему искренне благодарна – чувство признательности я испытываю в ответ на любое проявление доброты и заботы. Недавно недуг придал моей коже и белкам глаз желтый оттенок – началась желтуха. Но в ласковом, неясном свете свечей это не так заметно, мой секрет выдают лишь яркие, изобличающие лучи солнца, в которых я кажусь всему миру соломинкой, хрупкой и желтой, болезненной с головы до пят, и все ждут, затаив дыхание, того неизбежного дня, когда я переломлюсь пополам.

– Как ты, милая? – спрашивает Пирто, заканчивая ополаскивать мои волосы.

Я киваю и улыбаюсь.

– Задумалась о пирогах с корицей и яблочном сидре. Они напоминают мне о доме, а наш сидр – его мы делали из собственных фруктов из отцовских садов в Сайдерстоуне… Помню, как на празднике урожая мы танцевали, бросались друг в друга яблоками, устраивали огромный пир, все блюда на котором готовились из одних только яблок. А это яблочко во рту жареного поросенка! А наши ленты в волосах, Пирто!

Мое лицо расцветает радостной улыбкой, когда я поворачиваюсь к нянюшке, сидя в ванне. Я упрямо игнорирую усиливающуюся с каждой секундой боль в пояснице, резкую и мучительную, и восхищенно вздыхаю, чтобы скрыть свою немощь. Для Пирто я по-прежнему играю роль той самой легкомысленной девчонки, которую она растила, а потому продолжаю щебетать о грядущей ярмарке:

– Все наверняка наденут ленты на ярмарку, как думаешь, Пирто? Мне больше всего нравятся желтые, цвета лютиков, розовые, словно румянец девицы, и голубые, какие все обычно надевают на службу.

– Ну конечно наденут, голубка моя, не сомневайся! – улыбается Пирто в ответ.

Заметно, как милы ее сердцу подобные перемены в моем настроении – давно я не радовалась так чему бы то ни было, тем более простой и бесшабашной деревенской ярмарке.

– А зеленые и вишневые! Хотела бы я, чтобы супруг увидел целую радугу ленточек, струящихся по моей спине, когда приедет навестить нас! – добавляю я с прежней улыбкой, но боль безжалостно пронзает мой позвоночник, словно искусный мучитель, умело заставляющий свою жертву рыдать, просить пощады и выдавать самые сокровенные тайны.

– Ах, милая моя, – Пирто восторженно кивает, – а если бы нам еще удалось найти ярко-алую ленту, которая прекрасно подошла бы к новому платью, что ты заказала у мастера Эдни, было бы и вовсе замечательно!

– Надо поискать, – задумчиво произношу я с прилипшей к лицу улыбкой, чувствуя, как пара крошечных капель пота стекают по моему лбу после очередной вспышки боли, от которой мой позвоночник натянулся, словно струна, готовая порваться в любую секунду.

– Я надеюсь, что мастер Эдни успеет закончить работу в срок – платье будет из бордового бархата, расшитого алыми розами, воротник он окаймит золотом, как на том моем простом платье из тафты. Этот наряд я заказала специально под перчатки, подаренные моим господином мне на день рождения. Уверена, это значит, что он по-прежнему печется обо мне, правда ведь, Пирто? Если бы ему не было до меня дела, разве стал бы он тратить время на поиск столь чудесной вещицы, которая так порадовала меня? Наверняка он приедет очень скоро. До королевского двора отсюда не так уж и далеко… До Виндзорского замка всего полдня езды. Всего полдня… – вздыхаю я. – Полдня!