Джулия Лонг - Грешная и желанная

Бедный Джанкарло.

Уже почти полночь, а Тэнзи все никак не может заснуть. Она отодвинула в сторону яркую цветочную композицию (казалось, что они расставлены повсюду в доме, надо полагать, благодаря Оливии Эверси), занявшую практически весь маленький столик у окна.

Тэнзи вышла на небольшой балкончик, в звездную суссекскую ночь и попыталась представить себе его, стоящего на коленях на зеленой лужайке. С высоты третьего этажа он, вероятно, казался не крупнее, чем небольшое белое пятно. Матерь Божья, какой ужасный миг – сидеть там смиренно и с идиотской улыбкой смотреть на герцога и герцогиню, пока в голове крутится одно и то же – «черт возьми, черт возьми, черт возьми». Ей даже в голову не приходило, что он может последовать за ней от пристани, уж не говоря о том, чтобы появиться под окнами особняка герцога Фальконбриджа и начать орать всякое вроде «не отвергай»! Где он только этому научился? На корабле главное, что ее в нем привлекало, помимо сияющих карих глаз, было его сладкозвучное итальянское бормотание (он даже не подозревал, что она почти все понимает), перемежающееся очаровательно ломаным английским. Должно быть, он читал английских поэтов или еще какую-нибудь чепуху, когда не ухаживал за ней. Тэнзи не понимала, как чтение стихов может привести к чему-нибудь стоящему. Герцог Фальконбридж всего лишь бровью повел, и – пуф! – Джанкарло тотчас же испарился. А ее заверили, что она может больше из-за него не беспокоиться, да еще опекуны (главным образом герцогиня) тут же заговорили о других вещах и других людях, целой куче людей, всех членах семьи, так тепло, и ей не пришлось больше отвечать на вопросы об ее отношениях с мистером Луччези. Потому что герцог явно не сомневался, что положил им конец.

Ничтожная пылинка. Вот что Джанкарло для таких, как Фальконбридж.

Герцог. Тэнзи подозревала, что он одним движением брови добивается большего, чем большинство людей годами упорного труда. Конечно, он вежлив, несомненно, приветлив, но немного… несгибаем. Невосприимчив ко всем ее попыткам его очаровать. После разговора с опекуном она почувствовала себя измотанной, словно целый час безуспешно пыталась вскарабкаться на скользкую отвесную стену. Наверное, впредь лучше всего просто кивать и со всем соглашаться. Отец знал, что делал, когда поручил устройство ее судьбы герцогу Фальконбриджу.

Тэнзи предположила, что его, должно быть, считают привлекательным, но ему же по меньшей мере сорок! Просто поразительно, учитывая, что жена у него такая хорошенькая и едва ли старше Тэнзи – а Тэнзи сейчас двадцать.

Она вспомнила взгляд, которым обменялись супруги.

Это напомнило ей о взглядах, какими обменивались родители. Они всегда казались ей дверью, распахнутой в мир, куда ее никогда не пригласят.

Мисс Дэнфорт очень любила своих родителей, и те любили ее, но при этом Тэнзи точно знала свое место в их сердцах.

Вероятно, герцог и ее считает ничтожной пылинкой. Временной проблемой, которую следует перепоручить другому мужчине, и тогда она станет его проблемой. Своего рода эстафетной палочкой в вечной брачной гонке.

Так тому и быть. Она обхватила себя руками и слегка вздрогнула от предвкушения. Она хочет выйти замуж. Подумать только, что скажут ее прежние нью-йоркские друзья, когда она станет герцогиней такой-то или графиней сякой-то. А если кто-то и может подыскать ей в мужья герцога, то уж наверное другой герцог.

Скорее всего, Джанкарло она больше никогда не увидит.

Тэнзи ощутила легкий укол сожаления. Она и не предполагала, что все закончится вот так… Началось все со взглядов – мимолетных и задерживающихся, тайных и откровенных, брошенных и пойманных. А затем, в порядке эксперимента, она поскользнулась на палубе, дождавшись, когда он будет проходить мимо; его ладонь крепко легла на ее руку, он помог ей устоять на ногах, а когда Тэнзи начала сбивчиво благодарить, придвинувшись к нему чуть ближе, чем принято, его зрачки расширились.

За этим последовало приглашение прогуляться по палубе.

Она достаточно знала итальянский, чтобы понять – Джанкарло говорил вещи, какие ни один джентльмен порядочной леди не скажет, – дерзкие, волнующие, зачастую загадочные. Ему хочется ее поцеловать. Ее губки похожи на спелые сливы. Ее губки как розы. Ее попка похожа на персик. Ее кожа как лилия. Все виды флоры и фауны были упомянуты в его комплиментах. Он хотел бы проделывать с ней и другие вещи, помимо поцелуев. Тэнзи не знала итальянского сленга – такая жалость, ведь она подозревала, что получила бы от него богатую информацию.

Она даже подумывала позволить ему проделать с ней парочку тех вещей, каких он якобы хотел. И с каждым новым днем на корабле губы нанятой для нее компаньонки миссис Горхэм становились все тоньше, тоньше и тоньше, а предостережения, что она бормотала себе под нос, все мрачнее и мрачнее. Но Тэнзи уже не могла остановиться. Она была виртуозом флирта, которому слишком долго не давали совершенствовать свое искусство, и в конце концов события стали развиваться очень стремительно.

Вероятно, ей повезло, что корабль наконец прибыл на место.

Тэнзи потянулась на маленьком балконе и всмотрелась в английское небо, но не нашла того созвездия, которое хотела увидеть. И хотя понимала, что это нелепо, почему-то именно этот пустяк заставил ее снова почувствовать себя обделенной, словно она бесцельно неслась в небесах, как пух одуванчика, как пылинка, обреченная никогда не достичь земли.

Где-то там, во тьме Суссекса, находился дом, который она знала и неистово любила прежде, в раннем детстве. Лилимонт. Проданный, когда отец увез семью в Америку. Интересно, кто владеет им сейчас. Дом в Нью-Йорке теперь тоже продан, как того требовало завещание отца, и хотя она по нему скучала, каким-то странным образом испытывала и облегчение. После смерти родителей все, бывшее когда-то знакомым и любимым – начиная с мебели и заканчивая цветами в саду, стало казаться чужим, даже слегка зловещим, как реквизит в покинутом людьми театре.

Ей нужен собственный дом. Но она не обретет его – настоящий дом – до тех пор, пока не выйдет замуж.

Теперь тишина казалась всеобъемлющей и напряженной, как после выстрела, а тьма вокруг не была темнотой густых лесов, окружавших их нью-йоркское имение. Даже звезды по эту сторону Атлантики казались странными и выглядели непривычно. Здесь, в Англии, называют созвездия по-другому, вспомнила Тэнзи. Большой Ковш тут зовут Большой Медведицей. Насчет остальных она точно не знала, но ведь и королевский английский она учила не так, как итальянский. Все, что Тэнзи знала точно, – это то, что ей не нравится тьма, и не нравится тишина, и не нравится быть одной.