Елена Арсеньева - Тимандра Критская: меч Эроса

Крит, развалины Кнососа

Рассвет едва занялся, в селении и в храме все еще спали.

Старый колодец дышал затхлостью и такой непроглядной тьмой, словно Тимандра заглянула в самую сердцевину земли. Наверное, так оно и было, ведь никто не знал глубины колодца. Вырыли-то его во времена незапамятные, когда Дворец Миносов не в развалинах лежал, а сиял пышностью и великолепием критян, властителей моря. Очень может быть, в этом колодце брали воду еще для Минотавра, страшного обитателя Лабиринта! Минотавра победил Тезей, дворцы Миносов были разрушены землетрясением, Крит сделался частью Эллады, [1] В описываемое время такого понятия, как Греция, не существовало, это слово возникло позднее, уже во времена римского владычества. Страна называлась Элладой, а жители ее – эллинами и эллинками. Долгое время Элладой считалась только материковая Греция, и лишь потом, постепенно, к ней присоединялись острова и часть Малой Азии. Однако критяне долгое время противопоставляли себя эллинам (Здесь и далее примечания автора). его былое могущество осталось лишь в воспоминаниях. Но если взять с собой факел, а потом спуститься по высохшим уступам в стенах колодца, можно попасть в сокровищницы Миносов, где до сих стоят, полузасыпанные замлей, сундуки с роскошными одеждами, которые топорщатся от золота, и камнями, сияющими на солнце ярче самого солнца.

Когда-то отец Тимандры промышлял тем, что спускался в этот колодец и блуждал по закоулкам Лабиринта, а потом возвращался с богатой добычей. Односельчане презрительно прозвали его Клефтис, то есть вор, однако все втихомолку ему завидовали. Мало у кого хватало храбрости побывать в Лабиринте, где из-под камней кое-где торчали кости скелетов, будто в настоящем царстве мертвых. А главное – верховный жрец храма Великой Богини ценил добычу Клефтиса и хорошо ему платил! Клефтис был самым зажиточным человеком в этом небольшом селе, притулившемся возле старого храма. Тимандра никогда не ведала нужды; к тому же, отец заранее постарался обеспечить ее будущее щедрыми приношениями в храм. Пока что она только заводила храмовые танцы и гимны во время ритуальных празднеств (и все говорили, что так, как Тимандра, не поет и не танцует никто в округе, все девушки ей завидовали!), но когда-нибудь она станет жрицей Великой Богини!

Иногда Клефтис возвращался с мешком, настолько тяжелым от золота и драгоценностей, что едва мог выбраться из колодца. С каждым разом он приносил все больше, но вот однажды добыча оказалась слишком богатой, а мешок – слишком тяжел. Веревка не выдержала и лопнула, уже когда Клефтис был почти у поверхности земли.

Тимандра, которая, как всегда, поджидала отца у края колодца, чтобы принять добычу и помочь ему вылезти, внезапно услышала пронзительный крик, который еще долго несся из глубин, постепенно удаляясь, пока не воцарилась тишина. Кое-как справившись со страхом, она потянула веревку – и помертвела, увидев короткий разлохматившийся конец.

Некоторое время Тимандра тупо смотрела на него, не в силах понять, что это значит, но наконец ужас поразил ее, как стрела.

– Отец! – закричала она, нагнувшись. И снова, снова звала, давясь слезами, но так и не дождалась ответа…

С тех пор прошел год, но во всем селении больше не нашлось ни одного храбреца, который осмелился бы спуститься в бездны Лабиринта. Верховный жрец очень сильно гневался за то, что храм Великой Богини лишился приношений, и предрекал селению всяческие беды, однако мужчины предпочитали обрабатывать свои клочки земли, виноградники и оливковые деревья, чем искать удачу в подземном царстве мертвых, в котором теперь поселился и Клефтис.

Только Тимандра порою приходила к колодцу, как другие приходят на могилы близких, наклонялась над ним, бросала в темноту лепешки или нежные бледные розы, куст которых отец посадил около их дома, когда она родилась, и рассказывала, как живет, всей душой желая уловить хоть какой-то отзвук, однако снизу звучала только тишина.

Может быть, колодец был так глубок, что ее голос просто не долетал до отца? А может быть, именно поэтому она не слышала его ответа?..

Но сейчас ей нужен был ответ! Непременно нужен! Никому на свете не могла бы она рассказать о том, что произошло, – только отцу, самому близкому ей человеку!

Матери Тимандра не помнила – та умерла в родах, поэтому девочка росла под присмотром отца и храмовых жриц и жрецов. Она привыкла любить и почитать их всех, как родных, но сейчас они были последними людьми на свете, которым Тимандра смогла бы открыть свою тайну.

– Отец… молю тебя или твой дух, помогите мне! Подскажите, как поступить! – звала она со всей страстью владевшего ею ужаса, почти не веря, что ей кто-то отзовется, – но тьма вдруг словно вздохнула, а потом послышались странные шлепающие звуки, которые постепенно приближались к Тимандре, как будто кто-то поднимался к ней из глубины земли.

Девушка бросилась бы прочь, да ноги подкосились. Она навалилась на край отверстия, еле дыша от страха, и увидела… увидела огромную белую лягушку, которая медленно и тяжело прыгала по еле заметным выступам в стенах колодца, на миг словно прилипая к ним, а потом переваливаясь на следующий выступ.

Наконец она остановилась, подняв к Тимандре свою бледную голову и прозрачные, будто вода подземного ручья, глаза.

– Отец?! – едва слыша собственный голос, пробормотала Тимандра, и лягушка хрипло квакнула, словно издала издевательский смешок.

Тимандре стало стыдно своей глупости.

Отец рассказывал, что видел два или три раза в переходах Лабиринта таких огромных лягушек. А может быть, она была одна. Вот эта самая, которая поднялась к Тимандре… Сколько ей лет – сотен, а то и тысяч! – даже представить немыслимо. На сохранившихся в развалинах дворца древних картинах можно было увидеть Великую Богиню – как и положено, с двумя ритуальными змеями в руках, – но иногда около ее ног была изображена белая лягушка. Говорили, будто в этих лягушек в прежние времена превращались после смерти все богини – на-земле – так на Крите называли жриц, которые издревле участвовали во всех тайных обрядах, изображая Великую Богиню.

Эти лягушки неведомым образом подсказывали богиням-на-земле пророчества. Неужели одна их них явилась Тимандре?!

Да нет, не может быть…

В то мгновение лягушка снова издала хриплый звук, но сейчас в нем можно было расслышать усталость и нетерпение. Она словно говорила: «Я поднялась к тебе из неизмеримой глубины, а ты стоишь и молчишь? Хочешь, чтобы я ушла?!»