Лесия Корнуолл - Безрассудная страсть

– Как вы узнали, что я здесь? – спросила она. – Я думала…

Он знал: она думала, что он ушел с бала и больше они никогда не увидятся. Он бы так и поступил, останься у него хоть капля рассудка. Она сожалела бы о потерянной сережке дольше, чем о нем. Неожиданно бриллиантовая вещица показалась невероятно тяжелой и оттянула его карман. Он чувствовал ее, прижатую к груди, как библейский грех.

«Не укради». Красть нельзя ни бриллианты, ни поцелуи.

Но человек же должен что-то есть.

Томас ощутил легкий аромат ее духов – он остался на его одежде и сохранится надолго. Фиалки. Это был сложный необычный запах для такой молодой женщины. Он намекал на сокровенные глубины, тайны. Обычно юные особы предпочитали лавандовую или розовую воду.

– Я… – Томас, похоже, лишился дара речи. Он взглянул на маленький пейзаж, висевший на стене за ее спиной. Не исключено, что за картиной – сейф. По непонятным причинам такие люди, как Карриндейл, всегда прячут сокровища за произведениями искусства. Вероятно, другие места кажутся им недостаточно надежными. Но едва ли он мог сейчас подойти к стене, снять картину и спросить у Джулии код.

Томас полагал, что в иных обстоятельствах джентльмен – или даже негодяй вроде него, останься у него хоть капля разума, – должен был поклониться, пошутить относительно своего случайного появления в этой темной комнате, сказать, что заблудился, и уйти.

Но он не мог отвести глаз от ее изящных шеи и плеч, слабо освещенных тусклым светом из окна, темной ложбинки в вырезе платья, призрачным мерцанием ткани. Сверкание бриллиантов меркло по сравнению с блеском ее глаз. Томас стиснул зубы.

– Я… – Он сделал еще одну попытку что-то сказать, но девушка вздохнула и бросилась к нему. Он едва успел распахнуть объятия и поймать ее. Губы Джулии прижались к его губам, и все началось по новой.

Томас не внимал голосу рассудка. Он хотел Джулию Лейтон. И даже не мог припомнить, когда, оставшись наедине с женщиной, был не в силах контролировать ситуацию. Он никогда не терял голову от страсти. Женщины всегда были для него средством, позволяющим достичь цели – физического удовлетворения или материальной выгоды. Он дарил им удовольствие, брал то, что хотел, и уходил раньше, чем они успевали опомниться.

Но с Джулией все было иначе, и он не мог объяснить почему. Возможно, потому, что она для него – запретный плод. Она принадлежит другому мужчине. Или все дело в желании украсть то, что нельзя получить иначе? Да нет же, нет. Просто она не такая, как все. Настоящая леди – красивая, доверчивая, невинная, неосознанно обольстительная. Поцелуем в темном саду она заставила его кровь вскипеть, а теперь…

Томас отчетливо понимал, чего она хочет.

Его.

Пожалуй, это не спасение. Это добыча. Она тихо постанывала, прижимаясь к нему всем телом. Томас подхватил девушку на руки, отнес к мягкому кожаному дивану, уложил ее, а сам лег сверху. Теперь он чувствовал такое же отчаянное желание, как она. Ее руки – довольно сильные, надо сказать, – обхватили его за плечи. Его окутал аромат ее духов, он был околдован ее страстными поцелуями. Она позволила ему поднять ее юбки, провести кончиками пальцев по шелковистой коже бедер…

Пальцы Джулии неумело возились с пуговицами его рубашки, но замерли, когда он осторожно раздвинул рукой ее бедра и почувствовал влагу и жар.

– О! – простонала она, когда он принялся ласкать нежные складки и маленький, но необычайно чувствительный бутон плоти, даря ей наслаждение, о существовании которого она даже не подозревала. Страстные стоны он заглушил поцелуем.

Одной рукой Томас расправлялся с застежкой панталон, продолжая целовать девушку. Он никак не мог насытиться.

Джулия ахнула, когда он вошел в нее, и застыла под ним. Она оказалась тугой… слишком тугой…

Нервничает, но это понятно. Надо было запереть дверь. Но теперь уже слишком поздно. Он, конечно, проявил беспечность, но был не в силах контролировать себя, не мог остановиться. Впрочем, она и не просила его об этом. Она схватила его за плечи – ее ногти впились в плоть, он чувствовал это даже сквозь одежду.

Томас долго не продержался. Один последний сильный толчок, и он излил семя, одновременно почувствовав удовольствие разрядки.

Ошеломленный, он навалился на нее и поцеловал, все еще оставаясь внутри ее. В темноте он не видел выражения ее лица.

Что, черт возьми, он натворил?

Он скатился с нее, отвернулся, вытерся носовым платком и привел в порядок одежду.

Джулия села и тоже стала поправлять платье, одновременно обнаружив, что ее прическа безнадежно растрепалась.

– О! Моя сережка! То есть мамина сережка! Она полдня будет изводить меня нотациями о безалаберности, неосторожности и… – Джулия расхохоталась.

– Что вас рассмешило? – спросил Томас.

– Безалаберность и неосторожность! – выпалила она, и ее смех почти сразу стих. – Я не должна была…

Он тоже не должен был. Не здесь. Не сейчас. Ставки слишком высоки. Томас не мог себе позволить уйти отсюда с пустыми руками, с одним лишь воспоминанием о любовнице, которая все же заставила его что-то почувствовать, пусть даже на одно мгновение. Бриллиант в его кармане будет кормить его неделю, тиара Карриндейла – месяц, а ожерелье Джулии – полгода.

Она стала искать потерю на полу, и Томас едва не сдался. Он взял девушку за руки и притянул к себе, чтобы отвлечь. Но в нем снова вспыхнуло желание. Да в чем дело? Что с ним не так? Он никогда не позволял чувствам становиться на пути выживания! По правде говоря, до этого момента он даже не знал, что способен на какие-то чувства. Он нежно поцеловал ее – прощальный поцелуй. Джулия отстранилась.

Он приготовился к слезам и обвинениям, но она только сказала:

– Вам следует уйти. Французские окна ведут в сад, а там у конюшни – ворота на улицу.

– Да, – не стал спорить он.

– Я пойду наверх и пошлю к маме горничную сказать, что у меня болит голова.

О Темберлее не было сказано ни слова. А заметил ли герцог ее отсутствие, которое длилось не меньше часа? Он взглянул на часы, стоящие на каминной полке.

На самом деле меньше часа.

Томас, как мог, поправил сбившийся галстук и склонился над ее рукой. Пальчики Джулии на мгновение сжали его руку – словно она не хотела отпускать его. Он осторожно высвободился и ушел.

И дома заметил на носовом платке кровь. Какой идиот! Леди Джулия Лейтон была девственницей.

Томас, не обращая внимания на дождь, ждал неподалеку от Карриндейл-Хауса, пока не увидел, как Джулия вышла, села в экипаж и уехала. Он последовал за ней на Бонд-стрит, видел, что она зашла в лавку модистки. Через окно он наблюдал, как она примеряла платье из синего, как сапфир, шелка. Модистка набросила на ее темные волосы кружевную вуаль, и Томас ощутил горечь во рту. Свадебный убор. Он сжал кулаки и отошел в сторону, намереваясь дождаться ее появления.