Филиппа Грегори - Наследство рода Болейн

– Конечно! А когда ты разбогатеешь, мы сможем пожениться по-настоящему – с новым роскошным платьем и всем таким прочим.

Фрэнсис хмурится.

– Ты понимаешь, что я говорю? Ты еще молода, Екатерина, но, пожалуйста, постарайся понять. Мы женаты, мы связаны навсегда. Мы не сможем жениться еще раз. Дело сделано. Тайная свадьба в глазах Господа так же законна, как если бы мы подписали договор. Перед Богом и людьми по законам Англии мы женаты. Если спросят – ты моя жена, законная жена. Понимаешь?

– Конечно понимаю, – подтверждаю я поспешно. Не хочется казаться дурочкой. – Я только имела в виду, что хочу новое платье, когда придет пора всем рассказать.

Он смеется. Разве я сказала что-нибудь смешное? Обнимает, целует в шею, прячет лицо у меня на груди.

– Получишь голубое шелковое платье, миссис Дирэм, – обещает Фрэнсис.

Зажмуриваю глаза от удовольствия.

– Хочу зеленое, это цвет Тюдоров. Королю больше нравятся зеленые платья.

Гринвичский дворец, декабрь 1539 года

Благодарение Богу, я в Гринвиче. Прекраснее дворца у короля нет. Я снова на своем месте, в покоях королевы. В последний раз была здесь сиделкой при Джейн Сеймур, когда та, горя в лихорадке, звала короля, а он так и не пришел. Теперь комнаты заново покрашены, я снова при деле, а ее и след простыл. Я все пережила. Изгнание королевы Екатерины, падение королевы Анны, смерть королевы Джейн. Просто чудо какое-то, что я снова при дворе, одна из тех, к кому благоволят, и немало благоволят. Буду прислуживать новой королеве, как служила ее предшественницам, верно и с любовью, но и о своих интересах не позабуду. Снова стану входить и выходить, когда вздумается, из королевской опочивальни, открывать дверь лучших покоев в красивейшем дворце страны, словно это мой собственный дом. Для того я рождена, для того воспитана.

Иногда мне кажется, я уже позабыла все наши несчастья. Я забываю, что мне тридцать лет, я вдова и сын мой далеко-далеко. Вижу себя молоденькой женой, обожающей мужа, передо мной – прекрасное будущее. Мне удалось вернуться в центр мироздания, не побоюсь сказать – родиться заново.

Король решил обвенчаться на Рождество, и придворные дамы готовятся к торжественным церемониям. Благодаря милорду герцогу я одна из них, вернулась к друзьям и соперникам, которых знаю с детства. Кое-кто меня встретил кривой ухмылочкой, сомнительным комплиментом, кое-кто косится неодобрительно. Не то чтобы они Анну любили – ее мало кто любил, – но падение королевы их сильно напугало, все помнят – я одна уцелела, просто чудом избежала смерти. Теперь они тайком крестятся, видя меня, и шепотком повторяют старые, полузабытые сплетни.

Бесси Блаунт, в далеком прошлом любовница короля, теперь замужем за лордом Клинтоном – высоко поднялась, ничего не скажешь. Она приветствует меня почти ласково. Мы не виделись с тех пор, как умер ее сынок, Генри Фицрой. Король сделал его герцогом Ричмондским, и за что? Да просто потому, что он королевский бастард. Я наскоро пробормотала какие-то вежливые слова, выразила сочувствие, а она вдруг как схватит меня за руку, как взглянет прямо в глаза, лицо бледное, напряженное, будто спрашивает без слов: а ты знаешь, отчего он умер, скажешь мне, отчего он умер?

Выдавливаю из себя улыбку, стараюсь освободиться от хватких пальцев. Что мне ей ответить, откуда мне знать, да если бы и знала – не сказала бы.

– Мне очень жаль, право же очень жаль, – повторяю снова.

Она, наверное, никогда не получит ответа на вопрос, отчего и как он умер. Сотни матерей провожают сыновей, когда те уходят защищать наши святыни, храмы и монастыри и уже никогда не возвращаются домой. Королю решать, где вера, а где ересь, королю, а не людям. В этом новом, полном опасностей мире даже церковь не имеет веса. Король решает, кому жить, а кому умереть, у него теперь Божья сила. Если Бесси хочется знать, кто убил ее сыночка, пусть лучше спрашивает его отца, короля. Только она не спросит, потому что знает – толку от этого не будет.

Остальные дамы, заметив, что Бесси со мной поздоровалась, поспешили навстречу. Все уже собрались, Сеймуры, Перси, Калпеперы, Невиллы. Самые знатные семейства Англии поспешили запихнуть дочек в избранный круг придворных дам. Многим уже нашептали всякие гадости обо мне, а уж остальное дорисовало воображение. Да мне и дела нет. Завистливая женская злоба – не самое страшное в жизни. Что ни говори, я с большинством из них в родстве, и все мы тут – соперницы. А если кто решится на какие гадости, пусть лучше помнит – мне покровительствует герцог, а с его могуществом может поспорить только Томас Кромвель.

Лишь с одной из них не хочу я встречи, только одной страшусь – Екатерины Кэри, дочери моей противной золовки, Марии Болейн. Конечно, Екатерина еще ребенок, ей только пятнадцать, я ее не боюсь, но, сказать по правде, мамаша – отвратительное чудовище и всегда меня ненавидела. Герцог, мой господин, добился для девчонки места при дворе и приказал матери прислать Екатерину сюда – к источнику власти, источнику богатства. Мария хоть и неохотно, но, как всегда, повиновалась. Остается только воображать, как она, против своей воли, покупает дочке платья и чепцы, учит реверансам и танцам. Мария наблюдала, как благодаря красоте сестры и уму брата семейство вознеслось до небес, но потом она видела, как их тела – головы отдельно – кладут в гробы. Анна, казненная Анна, тело в саване, голова в корзинке, а Джордж, мой Джордж… Даже думать об этом не могу.

Прямо скажем, Мария меня винит во всех их несчастьях, в том, что потеряла брата и сестру. А сама-то она что сделала? Меня обвиняет, будто я могла их спасти, будто я не старалась изо всех сил, до самого последнего дня, до дня эшафота, когда уже никто ничего не смог бы поделать.

Не за что меня винить. Мэри Норрис в тот же день потеряла отца, Генриха Норриса, в тот же день и по той же причине, но меня приветствует с почтительной улыбкой. Нет в ней ненависти ко мне. Она научена матерью, и правильно научена: неудовольствие короля может коснуться всякого, нет смысла обвинять тех, кто выжил, кто уцелел в этом огне.

Екатерине Кэри только пятнадцать, она будет жить в одной комнате с такими же, как она, молоденькими девочками, с нашей общей родственницей Екатериной Говард, с Анной Бассет, Мэри Норрис и другими честолюбивыми девчонками. Ничего еще не понимают, но надеются на многое. Я буду их направлять, подсказывать, все-таки я постарше, уже служила другим королевам. Екатерина Кэри не станет шепотком рассказывать своим новым подружкам, как проводила время с королевой Анной в Тауэре, не станет поверять им секреты, вызывать из прошлого тайные сговоры, обещания на пороге эшафота, помилование, которое, несмотря на все клятвенные заверения, так и не пришло. Мы все довели Анну до такого конца, и ее праведница-мать виновата ничуть не меньше остальных. Девчонка носит фамилию Кэри, но на самом деле она Болейн и внебрачная дочь короля, да к тому же истинная Говард – знает, когда держать рот на замке.