Татьяна Стекольникова - Наваждение

– Тюня, не переживай, люди посмотрят, и все наше к нам вернется. Перепетуя – первой… И потом, салон – это тоже наша территория…

Тюня встряхнулась, стала почти васильковой и снова сделала круг ручками.

– Не понимаю…

Еще один круг, нет, скорее овал…

– Зеркало?

Нет. Еще овал…

– А, картина… И что с ней?

Вот как общаться? Не говорит существо…

Тюня принялась скользить по столу. Только танцев домового мне и не хватало! Но внимательней посмотрев на движения синей мохнатой рукавицы, я поняла, что это вовсе не танец. Тюня выводила буквы: А-Р-С-Е-…

– Я догадалась! Арсений!

Домовушка остановилась и закивала.

– Но это Громов на портрете!

Она не соглашается. Да я и сама видела, КТО на картине.

– И что теперь будет?

Тюня сделалась серой! Катастрофа, понятно…

– И что делать?

Разводит ручками… Вот и я не знаю. Точнее, пока не знаю. Ладно, будем решать проблемы по мере их возникновения. Сейчас главная проблема – Скворцов и его любовь ко мне, усугубленная водкой.

– Тюнечка, у меня к тебе дело…

И я поставила перед домовым задачу: не дать Петровичу напиться. Тюня кивнула, посинела и осталась на хвосте у спящей Морковки, а я пошла наводить красоту – не должна же супруга Г.Р. Громова быть страшнее всех на собственном вернисаже.

За полчаса до начала я была готова: причесанная, в боевой раскраске, в новом костюме и увешанная антикварными драгоценностями, но, правда, не в новых туфлях – на ногах как минимум часов пять, не рискну надеть новую обувь…

Я вертелась перед своим огромным зеркалом – наконец-то в раму вставили целое стекло взамен того, что пошло трещинами в июне. Возможно, я зря так долго в него смотрюсь: вдруг и это зеркало – портал в прошлое? Пока, правда, никаких перемещений не случалось. Может, потому, что все мысли у меня исключительно о настоящем?

Кстати о настоящем. И где этот Громов? Только успела я это подумать, как дверь моей спальни открылась, и на пороге возник Гр-р:

– Радость моя, ты ослепительна!

А сам-то… Я даже не делаю попыток вмешиваться в Гришкин гардероб – он сам покупает себе вещи, сам подбирает, что с чем носить. Он и следит за своими вещами сам: стирка, химчистка – все он. Лишь совсем недавно я получила разрешение стирать и гладить что попроще – джинсы, футболки… Я долго объясняла Громову, почему мне хочется, чтобы хоть иногда мой любимый мужчина носил то, к чему прикасались мои руки. Это же своего рода оберег: глажу рубашку и думаю, как его люблю… Но похоже, его нежелание обсуждать свой гардероб, а тем более позволять вносить в него изменения или вообще трогать его вещи, – это еще одна тайна Гр-р, такая же не поддающаяся объяснению, как его ненависть к пижамам… Был эпизод – я думала, получу по уху, если из пижамы не вылезу…

– Ну, присядем на дорожку… Все-таки новое дело… – Громов садится на стул, а меня усаживает к себе на колени. – Ладно, лицо не буду целовать… Но декольте… Так. Все. Идем, а то тебе снова придется одеваться…

И мы отправились на вернисаж: поднялись в мансарду, прошли в мой кабинет и оттуда спустились на первый этаж, в галерею. Все наши уже были в сборе. Приглашенные ждали во дворе – второй вход в салон через подъезд.

– Ну, что, – спросила Оля, – ленточку разрезать будем?

– А как же! – ответил Громов.

Пришлось еще минут десять потусоваться во дворе: представители мэрии задерживались, а без них не начнешь. Ко мне подошел Скворцов – конечно, в мундире, чтобы новые погоны показать:

– Ниночка, я тебя поздравляю… Такое дело замутила – не каждый мужик решится! Пока Гришки нет, скажу… Ты такая красивая… Придется тебя поцеловать…

И Скворцов почти облапил меня. Почти – потому что я все-таки маг, и против моего желания облапить меня трудно. Петрович на некоторое время застыл с распростертыми объятиями. Еще секунд пять так простоит, а я успею уйти подальше.

Приехали ожидаемые полпреды, начались речи. Представители прессы щелкали камерами и совали чиновникам под нос микрофоны. Ленточку дали разрезать главному из прибывших. Я стояла рядом, а чиновник, вместо того чтобы смотреть на ножницы, пялился на мое декольте и резанул себе по пальцу. Мужик бросил ножницы и засунул палец в рот. Мысль чиновника, что он опростоволосился, сел в калошу и дал промашку, а теперь его прокол увидит по телевизору весь город, взвилась над его головой, как сигнальная ракета. Пришлось брать инициативу в свои руки и внушать мужику, что на него в тот момент никто не смотрел, потому что все заняты были разглядыванием туалета очаровательной хозяйки арт-салона. А так как телеоператор тоже мужик, весь город увидит декольте этой дамочки, а не его палец. Тоже неплохо, а то всяких бомжей вечно в новостях показывают… В конце концов ленточку мы разрезали, все зашли в зал, а мужик с пальцем во рту намертво ко мне приклеился. Громов со Скворцовым ходили за нами, насупившись. Особенно недовольным выглядел Гришка: Скворцов ныл, что ему необходимо смочить горло, но до фуршета было еще далеко, и Громову, вместо того чтобы стеречь меня, пришлось отвлекать подполковника от навязчивого желания опрокинуть рюмашку. Я нажала на свою синюю кнопку, вызвала Жанну и прилепила чиновника к ней – пусть Шпиндель тоже понервничает… А сама я немедленно оказалась в окружении Громова и Скворцова. Больше ко мне за весь вечер из чужих никто не рискнул подойти – боялись. Особенно Петровича – с его-то погонами!

Подполковнику не терпелось рассказать о маньяке.

– Приплыли… – возмущался Петрович. – Серийные убийцы и до нас добрались! Был такой тихий городок! Самое страшное, что случалось, – пьяные драки. Или какая-нибудь баба своего алканавта сковородой пришибет. Ну, вот в галерее дело было – вы знаете… И вдруг серия! Вы разве не слышали? В Энске убивают старух. Уже третью обнаружили за семь недель – серия, точно! Двух уже опознали. Третью – еще нет, никто о пропаже не заявлял… Всех нашли на берегу, почти в центре. И что гад делает: можно сказать, средь бела дня заводит старух в кусты, поближе к реке, душит и уже мертвых…

– Ну, Петрович, – перебил Скворцова Громов, – умеешь ты настроение поднять! У людей торжество, а ты со своим маньяком… Давай так, завтра утром к тебе забегу, поговорим. А сегодня Нине праздник не отравляй.

Видали? Завтра он забежит… А собираться кто будет?

Я решила, что сейчас не время думать о том, что будет завтра, и прислушалась к бормотанию Скворцова, оставившего в покое маньяка. Действительно, народ гуляет, расслабляется – какие серийные убийцы?

Петрович пустился в рассуждения об антиквариате, в котором ни фига не понимал, а, узнав, что вот-вот начнется фуршет, оживился в предвкушении выпивки, и его рот перестал закрываться вообще. Гр-р назло Скворцову не выпускал мою руку из своей и целовал мне то ладонь, то запястье, то пальцы – по одному. Это было очень сексуально, и подполковник бесился от ревности, но продолжал болтать.